Рождество

Модератор: Модераторы

Сообщение Buchy » Сб дек 26, 2015 6:19 pm

Елена писал(а):слово то какое

И не говори :lol: :lol: :lol:
runata писал(а):Всех поздравляю с Рождеством!!!

С Рождеством! Радости, добра и мира! :santa:

pakkanen (26 Dec 2015), runata (27 Dec 2015)
Аватара пользователя
Buchy
 
Сообщения: 16007
Зарегистрирован: 18 авг 2009
Откуда: Санкт-Петербург
Благодарил (а): 16624 раз.
Поблагодарили: 24098 раз.
Имя: Олеся

Сообщение pakkanen » Сб дек 26, 2015 6:26 pm

С Рождеством! :daisy: :daisy: :daisy:
6.jpg

runata (27 Dec 2015)
Аватара пользователя
pakkanen
 
Сообщения: 5556
Зарегистрирован: 16 янв 2011
Благодарил (а): 15363 раз.
Поблагодарили: 9624 раз.
Имя: Елена

Сообщение gena » Пт янв 06, 2017 11:03 pm

Поздравляю всех со святым вечером, с Рождеством Христовым!

Изображение


М.Ю. Лермонтов
Сегодня будет Рождество,
весь город в ожиданье тайны,
он дремлет в инее хрустальном
и ждет: свершится волшебство.
Метели завладели им,
похожие на сновиденье.
В соборах трепет свеч и пенье,
и ладана сребристый дым.
Под перезвон колоколов
забьется колоколом сердце.
И от судьбы своей не деться -
от рождества волшебных слов.
Родник небес - тех слов исток,
они из пламени и света.
И в мире, и в душе поэта,
и в слове возродится Бог.
Колдуй же, вьюга-чародей,
твоя волшебная стихия
преобразит в миры иные
всю землю, город, и людей.
Встречаться будут чудеса,
так запросто, в толпе прохожих,
и вдруг на музыку похожи
людские станут голоса.

Настя84 (07 Jan 2017), Tata-K (07 Jan 2017), Lubochkache (10 Jan 2017), 1957НС (14 Feb 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Пт янв 06, 2017 11:14 pm

Изображение

Ночь тиха. По тверди зыбкой…

Афанасий Фет

Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звезды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят.

Ни ушей, ни взоров лишних,
Вот пропели петухи —
И за Ангелами в вышних
Славят Бога пастухи.

Ясли тихо светят взору,
Озарен Марии лик.
Звездный хор к иному хору
Слухом трепетным приник.

И над Ним горит высоко
Та звезда далеких стран:
С ней несут цари востока
Злато, смирну и ливан.

Lubochkache (10 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Пт янв 06, 2017 11:20 pm

Перевёл с англ. и пересказал В.ГРИГОРЯН

ЗАРЯНКА

Изображение


Расскажу вам историю, услышанную от моей бабушки. Ей эту историю рассказала бабушка, а бабушке – прабабушка.
Дело было будто бы в самое первое Рождество, когда Христос еще лежал в яслях, а в хлеву было очень холодно.
Спасал лишь крохотный костер, разведенный в очаге на глиняном полу. Богородица глядела на огонек и думала со страхом, что еще немного, и он погаснет. А сил подойти и подуть на угли у Девы Марии не было.
Она попросила вола:
– Пожалуйста, подуй на костер, добрый вол.
Но громадное животное жевало что-то, думало о своем и не услышало просьбы.
Богородица обратилась к овце:
– Пожалуйста, подуй на костер, добрая овца.
Но и овца жевала что-то и тоже думала о чем-то своем. В этот момент она могла услышать разве что удар грома, но никак не слабый голос Матери Божьей.
Между тем угольки цвели все скромнее, еще несколько мгновений, и они погаснут. И вдруг послышалось шуршание маленьких крыльев.
То была птица зарянка (малиновка), впрочем, в то время ее звали совсем иначе.
Ее крылья затрепетали над угасающим костром. Подобно небольшим кузнечным мехам, они обдавали его воздухом. Угли стали ярко-красными, а зарянка продолжала махать крыльями и при этом ухитрялась петь, насвистывая что-то жизнерадостное.
Иногда она отвлекалась от угольков, собирая клювом сухие хворостинки, и подбрасывала их в костер. Пламя понемножку разгоралось и стало нестерпимо жечь птичке грудь, которая становилась все более красной. Но зарянка терпеливо переносила боль. Она продолжала раздувать огонь до тех пор, пока он весело не затрещал в очаге и не согрел хлев.
Младенец Иисус в это время спал и во сне улыбался.
Пресвятая же Матерь посмотрела нежно на красную грудку птицы, обожженную пламенем, и сказала: «Отныне пусть эта грудь будет священным напоминанием о твоем поступке».
Так и получилось. С той Святой ночи красная грудка зарянки напоминает нам, какое благородное сердце в ней таится.

Аринушка (07 Jan 2017), Lubochkache (10 Jan 2017), 1957НС (14 Feb 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Сб янв 07, 2017 10:29 pm

Илья Литвак

"Кукла рождественской девочки"

Изображение

Вечерело. Короткий зимний день быстро подходил к концу. Несмотря на то, что был всего пятый час вечера, в окнах домов и магазинов торопливо зажигали огни. Нынешний декабрь был особенно ненастный и холодный: шел снег, смешанный с дождем, и дул сильный холодный и резкий ветер, отчего день казался еще темнее и печальнее. Но это обстоятельство нисколько не мешало какому-то особенно веселому оживленному движению в этот ненастный вечер на улицах города К.
Кукла была очаровательная, с пышными темными локонами, с подвижными руками и ногами и чудесными голубыми, как небо, глазками. Одета она была в изящное голубенькое платье, отделанное дорогими тонкими кружевами. По величине своей она походила на двухгодовалого ребенка. Странную противоположность представляла эта нарядная кукла с убогой обстановкой комнаты и старым красным простеньким платьицем девочки. Кукла эта без слов свидетельствовала, что обладательница ее видела лучшие дни. И это была правда. Еще так недавно все хорошее в жизни было правдой! Всего полгода назад Женя Дан и ее мать пользовались полным довольством и удобством, которые дает богатство.
Но с тех пор как отец девочки умер, дела пошли все хуже и хуже. Мало-помалу были проданы все вещи, даже одежда. Через шесть месяцев тяжко заболевшая Любовь Николаевна Дан очутилась вместе с маленькой дочерью в убогой комнатке пятого этажа с нищенской обстановкой.
Через три дня Рождество! Какое грустное Рождество будет в нынешнем году, да притом еще и мама больна!
Жене вспомнилась залитая огнями елка, с румяными яблоками, конфетами и золочеными орехами. Тогда был жив отец. Он подарил дочке, своей любимой Рождественской девочке, ее Катюшу, которую сейчас она так нежно качала на коленях. Потом, после елки, тогда подали гуся. Как вкусно хрустела поджаристая корочка! Женя вздохнула и проглотила слюнки. Сегодня она пила только чай с хлебом вместо обеда, и ей хотелось есть. Через три дня Рождество, но о таком великолепии, как елка и гусь, конечно, и мечтать, и даже думать нечего!
Вот, может быть, соседка даст ей кусочек пирога… Но соседка сама очень бедная и у нее целая ватага детей. Жене даже не во что одеться, чтобы пойти к Рождественской всенощной. Кроме платья, которое на ней, у девочки ничего нет.
А она – настоящая Рождественская девочка. Родилась она в самый сочельник, накануне Рождества, и отец говорил ей постоянно:
– Помни, девочка, что ты родилась в одну ночь со Христом и не забывай никогда в этот вечер поклониться Ему.
А вот теперь придется сидеть дома, ничего теплого у Жени нет и взять негде. Продать нечего. Все, что возможно продать, было уже продано. Заработать Женя тоже ничего не может. Слишком она для этого мала и ничего еще не умеет. Вот горе! Женя тоскливо обвела глазами комнату, которая все больше и больше погружалась во мрак. Девочке очень хотелось заплакать, но она победила себя. Никогда не была Женя плаксой и не любила нюнить. Она решила встать, зажечь лампу, чтобы было веселее, и дожидаться Пелагеи Сергеевны, соседки, которая обещала зайти к ним после вечерни и принести хлеба. Женя хотела соскочить с окна и при этом чуть не уронила куклу. Она совсем о ней забыла. И вдруг лицо ее сразу просияло. Она подумала, что у нее есть, что продать к празднику.
Ее Катюша совсем новая и такая красивая! В былые лучшие времена, когда Женя с Катюшей на руках гуляла, она не раз замечала, как встречные девочки засматривались на куклу. Конечно, ей дорого дадут за Катюшу. Может быть, дадут рублей 25-30. Тогда она купит себе теплое платье, а маме новое одеяло. Во всяком случае, надо попробовать. Женя решила не откладывать и сейчас же приняться за дело. Но Катюшу она сильно любила, и ей было жаль расставаться с куклой. Кроме того, ведь Катюша была ее единственным другом. Только играя с ней, девочка утешалась и забывала немного все печальное. И вдруг остаться одной, отдать Катюшу! Женя чуть не заплакала, но вспомнила, что у мамы нет теплого одеяла, и мужественно сдержала слезы. Прежде всего, нужно сделать объявление в газете о продаже куклы. Женя знала, что когда мама продавала мебель и другие вещи, то делала объявления в газете. Знала Женя и дорогу в редакцию, куда не раз сопровождала мать.
Это было недалеко, всего три-четыре дома от их квартиры. Еще не поздно. Недавно пробило шесть часов. Объявление завтра будет уже напечатано в газете, и можно еще успеть купить, что нужно. В том, что кукла будет продана, Женя ни минуты не сомневалась. Затаив дыхание, едва ступая на кончики пальцев, чтобы не разбудить спящую маму, Женя сняла с кровати старый платок и накинула его на голову и плечи. Под платок она спрятала Катюшу, которую решила захватить с собой. Тихо, как мышка, выскользнула девочка за дверь и стала спускаться по крутой темной лестнице. Через несколько минут ее крошечная фигурка затерялась в толпе прохожих.
Николай Петрович Бугров, издатель и редактор К-ской газеты, высокий худой старик, носил очки на носу, что придавало ему строгий вид (хотя он был очень добрый, мягкосердечный человек). Взглянув на часы, издатель собрался было приказать единственному оставшемуся в редакции сотруднику, давно уже потихоньку зевавшему, тушить огонь и собираться домой. В этот момент дверь быстро отворилась, и на пороге показалась запыхавшаяся маленькая девочка, закутанная в большой старый платок.
– Вы, кажется, не туда попали, барышня, здесь издают газету, и такой маленькой девочке, да еще в такой поздний час, здесь делать нечего, – присматриваясь к ней, притворно строго сказал старый редактор. Сотрудник же молча, с удивлением, смотрел на девочку.
– Так мне нужно напечатать объявление в газете, – смело ответила Женя, нисколько не смущаясь нахмуренным видом старого редактора.
– Вам нужно сделать объявление? Тогда, конечно, дело другое, – сказал старик, усаживаясь в кресло и готовясь слушать.
– Идите ближе в таком случае и скажите, какое объявление нужно вам сделать.
– Видите ли, мне хотелось бы продать куклу, и для этого сделать объявление в газете. Кукла очень хорошая, вот посмотрите, я ее нарочно с собой захватила, чтобы вы посмотрели. Женя вытащила из-под платка Катюшу.
– Куклу? А для чего, позвольте узнать, хотите вы продать такую прекрасную куклу? Неужели кукла ваша так надоела вам, неужели же вы ее не любите? Почему вы хотите продать ее? – строго спросил Николай Петрович и пытливо через очки посмотрел на стоящую перед ним Женю.
– Ой, нет! Я очень люблю Катюшу, – сказала Женя, крепко прижимая к себе куклу. – Только мне деньги очень нужны, а денег взять негде и продать больше нечего. Мы уже все продали. А мама лежит больная. Ей нужно новое теплое одеяло непременно. Она ужасно больна и вся дрожит под старым одеялом.
И потом мне нужно теплое пальто, чтобы пойти к Рождественской всенощной. Я Рождественская девочка и мне нельзя не быть у Рождественской всенощной.
– Вот видите, господин редактор, – продолжала Женя, которую почему-то совсем не пугал сердитый вид редактора и его нахмуренные брови, – когда папа был жив, у нас все было, ну, а как он умер, да еще мама заболела, то стало очень плохо. Маме все пришлось продать, даже шубы и платья. Теперь уж и продавать нечего. А мама все больна. Вот я и подумала, что можно продать Катюшу. Посмотрите-ка, какая она хорошенькая! Это папа подарил мне ее в прошлом году на Рождество. И еще совсем новенькая! Я ужасно берегла ее.
И Женя заботливо поправила на кукле ее голубое платье и пригладила растрепавшиеся волосы.
– Гм! Кхе-кхе!.. Подождите, вот я сейчас рассмотрю ее хорошенько. Только протру свои очки; они что-то совсем затуманились… А тут еще этот невозможный насморк. И откуда взялся? Утром его еще не было. Не находите ли вы, что двери у нас плохо закрыты, Семенов? – Старик-редактор вытер набежавшие слезы.
– Это вам показалось, двери заперты плотно,- ответил, улыбаясь, сотрудник и потрогал ручку крепко запертой двери.
– Странно, однако, откуда он взялся, этот ужасный насморк? Понять не могу!
И старый редактор, сняв очки, принялся сморкаться. Наконец он справился с так внезапно напавшим на него «насморком», протер носовым платком очки и, надев их вновь на покрасневший нос, взглянул на стоявшую перед ним и с любопытством смотревшую на него Женю.
– Кажется, приступ окончился, – сказал он. – Покажите-ка мне теперь вашу куклу. Да, да, кукла в самом деле чудесная и совсем новая.
Старик осторожно взял из рук радостно улыбавшейся Жени куклу и рассматривал ее сквозь очки.
– Прекрасная кукла, – продолжая улыбаться, подтвердил Семенов, к великому восторгу Жени. – Думаю, что каждой девочке было бы приятно иметь ее.
– Да, да! Вы правы, и мне очень, очень жаль, что у меня нет дочки, или внучки, – я непременно купил бы ее для нее! Ну, да для такой красавицы скоро найдется покупательница, и мы это устроим… А вы не будете жалеть, что продали вашу куклу? – спросил вдруг Николай Петрович и зорко посмотрел на стоявшую перед ним девочку.
– Нет, нет! – торопливо и решительно ответила Женя, раскрасневшееся лицо которой улыбалось и сияло, как солнце, от радости и гордости при такой похвале ее Катюше. – Катюшу я очень люблю, конечно, но без нее можно обойтись, а теплые вещи ведь ужасно нужны, без них никак нельзя… Я думаю, что та девочка, которая ее купит, будет беречь и любить ее. Ведь, правда? Как вы думаете?
И голос Жени, несмотря на всю решимость, невольно дрогнул и зазвучал тревожно, когда она вопросительно взглянула на старого редактора.
Но старый редактор ничего не мог ответить ей, так как на него вновь внезапно напал новый сильный припадок «насморка». На его глаза снова навернулись слезы, и он принужден был вновь протирать свои очки.
– Ну, конечно, правда! Кто ее купит, непременно будет ее любить и беречь! Разве Катюшу можно не любить? Такая чудесная кукла, – уверенно сказал он Жене, как только справился с припадком «насморка», и лицо девочки опять просияло.
– А какое же объявление хотели бы вы напечатать в газете?
– Продаю куклу, чтобы купить теплые вещи, я думаю…
– Гм, гм… продаю куклу, чтобы купить теплые вещи… Превосходно! Конечно, больше ничего и не нужно: этим все сказано… Однако скажите, как вас зовут, маленькая Рождественская девочка, который вам год и где вы живете?
– Тут, совсем близко, всего четыре дома, в тридцатом номере, зовут меня Евгения Дан, и на Рождество мне уже будет семь лет. Как Вы думаете, дадут за Катюшу мне рублей… сорок?
Кукла стоила не больше десяти рублей, но Женя сильно любила ее, и даже эта цена казалась ей слишком маленькой!
– Дадут, конечно дадут, быть может, и гораздо больше!.. А теперь, Женя, идите домой, уже поздно, и не думайте ни о чем: все будет устроено. Семенов вас проводит. Катюшу же оставьте у меня. Я уверяю, что она завтра утром будет продана. Такая прекрасная кукла!.. Погодите! А кто же купит для вас теплые вещи? – спросил редактор.
– Наша соседка, Пелагея Сергеевна, она очень добрая! – уверенно ответила Женя.
– Отлично, значит все устроено, Спокойной ночи, милая Рождественская девочка. Да хранит вас Христос, с Которым вы родились в одну ночь! Дайте мне вашу ручку на прощанье. Вот так! Семенов, проводите, пожалуйста, маленькую барышню домой, – и Николай Петрович, почтительно пожав ручку Жени, проводил ее до самых дверей, как будто она была знатная посетительница, а не бедная маленькая девочка в старом потертом платке.
На следующее утро, едва успела Женя открыть глаза, как в комнату вошла улыбающаяся Пелагея Сергеевна, а за ней посыльный внес несколько больших, толстых пакетов. Когда пакеты были вскрыты, из них перед восхищенным взором Жени (она сильно волновалась, помогая Пелагее Сергеевне развертывать пакеты, и беспрерывно роняла на пол ножницы) появились чудесные вещи, которые ей и во сне не снились. Тут было теплое пушистое одеяло, большой платок и теплые чулки для мамы, для самой же Жени хорошенькое голубое платье, шубка, маленькая, как игрушечная, белая муфта и такая же шапочка, а также чулки, ботинки и галоши. Жене казалось, что она видит чудесный сон. Ей хотелось и смеяться и плакать.
– Все это прислал мне редактор К-ой газеты, – улыбаясь, сказала девочке потихоньку (Любовь Николаевна еще спала) Пелагея Сергеевна, – и просил передать тебе. На Рождество он сам зайдет к вам.
Разлука с Катюшей не казалась теперь Жене такой тяжелой, когда она посматривала на прекрасное одеяло и платок, которыми была укутана ее мать. А еще так недавно, рано утром, несмотря на то, что она совсем не была плаксой, Рождественская девочка едва не заплакала, и у нее невольно вырвался тяжелый вздох, когда, проснувшись, она взглянула на то место, где всегда лежала ее Катюша. Сердце Жени больно сжималось при мысли о том, где ее любимица, кому достанется и будут ли ее любить? Но теперь она была спокойна. Конечно, девочка, которая решилась так дорого заплатить за Катюшу (а что заплатили недешево, видно уже по тому, что можно было купить так много прекрасных вещей), эта девочка обязательно будет ее любить и беречь.
Наступал сочельник.
Во всем К. не было девочки счастливее Жени, когда она, под торжественный звон колоколов, одетая во все новое входила в ярко освещенную церковь вместе с Пелагеей Сергеевной. Еще несколько минут – и веселый, радостный Рождественский тропарь раздается под сводами храма, расплывается и тает там высоко-высоко где-то, кажется в самом бездонном темно-синем небе, на котором так ласково блестят и переливаются в окнах под куполом бесчисленные яркие звездочки. – «Рождество Твое, Христе Боже наш»… поет где-то вверху невидимый хор и светлой радостью наполняет сердце маленькой Рождественской девочки… Ночь эту она спала крепко и спокойно. Уже совсем утром ей начала сниться Катюша, но как раз в это время необычайное движение в комнате разбудило ее и заставило открыть глаза. И в ту же минуту она опять невольно закрыла их: то, что она увидела, так походило на сон! Через мгновение она, однако, их снова открыла, на этот раз широко, и пристально стала приглядываться к тому, что ей показалось продолжением сна. Нет, она ошиблась, это не сон! Прямо напротив Жениной кровати стояла наряженная елка, а под елкой сидела Катюша в новом платье и, улыбаясь, протягивала к ней руки. Тут же под елкой лежали огромные красные яблоки, конфеты и игрушки. Женя была так изумлена, что продолжала лежать, не шевелясь, только все шире и шире открывала глаза.
Дружный смех матери, чувствовавшей себя в это утро лучше (такое уж счастливое было утро), и сидевших возле ее постели Пелагеи Сергеевны и Николая Петровича заставил девочку очнуться и убедиться окончательно, что это не сон, а «настоящая правда».
Через несколько минут, одетая в новое платье, с Катюшей на руках, сиявшая радостью Женя, сидела на коленях старого редактора и, не спуская с него внимательных глаз, слушала рождественскую сказку о «Рождественской девочке и ее кукле», которую он рассказывал. Впрочем, рассказ Николая Петровича нельзя было назвать сказкой, так как волшебного в нем не было ничего, а все было «правдой», но от этого рассказ был намного интереснее, таким он, по крайней мере, казался живой Рождественской девочке. Нужно ли говорить, что старый редактор и не думал продавать оставленную у него Женей куклу. Доброе сердце девочки, решившейся продать любимую куклу, чтобы купить теплое одеяло больной матери и иметь возможность пойти в церковь, чтобы там поклониться Христу, накануне Его Рождества, как она всегда это делала – глубоко тронуло старика. Но, чтобы проверить, искренно ли было это желание и не будет ли Женя потом раскаиваться в своем поступке, он оставил Катюшу у себя. На другой день он призвал Пелагею Сергеевну и расспросил подробно о Жене и ее матери. Узнав, что Женя ни разу не всплакнула о кукле, Николай Петрович, остался очень доволен и дал Пелагее Сергеевне денег, чтобы она купила все нужное. Однако объявление о продаже куклы он в газете все-таки сделал, как раз в том номере, который должен был появиться в день Рождества. На первой странице этого номера читавшие увидели в этот день следующее объявление: «Рождественская девочка продает куклу, чтобы купить теплую одежду». И охотников, пожелавших купить эту куклу и увидеть Рождественскую девочку, оказалось так много, что двери в маленькую комнатку Жени и ее мамы не затворялись целый день, пропуская все новых и новых посетителей. А так как все приходившие являлись не с пустыми руками, то скоро в небольшой комнатке стало совсем тесно от наваленной кругом теплой одежды. А игрушки и лакомства некуда было даже ставить, так много их было. Добрые люди, принявшие участие в судьбе Жени и ее мамы, не оставили их и после Светлого Праздника. Любовь Николаевна поправилась, и ее определили классной дамой в институт, а когда Женя подросла, ее поместили в тот же институт.
Если принять во внимание, что дело происходило за три дня до Рождества, то удивляться такой суете было совсем нечего.
На подоконнике одного из окон пятого этажа высокого мрачного дома, занятого множеством мелких квартир, сидела маленькая девочка, лет шести-семи. Она грустно смотрела на улицу. Впрочем, улицы ей совсем не было видно. В окне лишь мерцали отблески электрических фонарей, виднелся клочок темного неба да стена и крыша противоположного дома. В маленькой комнатке с одним окном было почти совсем темно Только несколько углей, догоравших в открытой печке, слабо освещали помещение. Обстановка комнатки была самая бедная и скудная: три колченогих стула, простой некрашеный стол, диван с продавленным сиденьем и за занавеской старая деревянная кровать, на которой, плотно закутанная старым вытертым одеялом, спала тревожным сном женщина. Девочка сидела тихо, прислонившись к деревянному переплету окна, и задумчиво покачивала большую красивую куклу.

Lubochkache (08 Jan 2017), EIPHNH (09 Jan 2017), Tata-K (10 Jan 2017), pakkanen (15 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Вс янв 08, 2017 4:40 pm

Седьма Лагерлёф Глава из книги "Легенды о Христе"

Вифлеемский младенец


В Вифлееме у городских ворот стоял на часах римский легионер. На голове у него был медный шлем, у пояса висел короткий меч, а в руке страж держал длинное копье. Весь день стоял он почти неподвижно, так что издали его можно было принять за железную статую. Целый день жители входили и выходили из ворот, нищие усаживались в тени под их аркой, торговцы зеленью и вином ставили свои корзины и сосуды на землю возле воина, а он едва поворачивал голову, чтобы взглянуть на этих людей.
"Здесь не на что глядеть, - как бы говорил его презрительный взгляд. - Что мне до всех вас, кто работает, торгует и приходит сюда с хлебом, маслом и вином! хотел бы видеть войско, готовое ударить по врагу, видеть беспорядочное смятение схватки конницы и пехоты! Дайте взглянуть мне хотя бы на храбрецов, бегущих с осадными лестницами, чтобы взобраться на стены вражеского города! Давно уже ничто, кроме войны, не может радовать моего взора. Сверкающий римский орел, блестящее оружие да смятые шлемы, кровавые следы победоносной битвы - вот от чего радостно бьется солдатское сердце
*
Сразу же за городскими воротами расстилалось великолепное поле, все заросшее белыми лилиями. Легионер стоял здесь каждый день, и взгляд его был направлен как раз на это поле, но ему, конечно, никогда и в голову не приходило обратить внимание на необычайную красоту цветов. Порой замечал он, что редкие прохожие останавливаются и любуются лилиями, и тогда страж удивлялся, как могут они тратить время на такие пустяшные вещи.
"Вот люди, - думал он, - которые не понимают, что действительно прекрасно!"
И он равнодушно смотрел на поля и масличные рощи, окружающие Вифлеем, и отдавался своим мечтам, в которых видел себя в раскаленно-знойной пустыне, под ярким солнцем Ливии.
Он видел, как легион воинов длинной вереницей тянется по желтым пескам. Нигде нет защиты от зноя, нигде не видно признаков воды, конца края нет пустыне, ничто не говорит о том, что близка цель, ради которой предпринят поход. Видит он, как, едва держась на ногах, подвигаются вперед воины, истомленные голодом и мучимые жаждой; видит он, как падают воины один за другим наземь, словно
подкошенные палящим солнцем. Однако, несмотря на все это, отряд упорно подвигается вперед, не жалуясь, не думая о том, чтобы изменить плану полководца и вернуться домой.
"Вот что прекрасно, взгляните на это, - думал воин, - вот что достойно внимания храброго мужа".
Стоя на своем посту изо дня в день на одном и том же месте, легионер имел полную возможность наблюдать прелестных детей, игравших вокруг него. Но с детьми было то же, что и с цветами: дети не привлекали его взора, не смягчали его суровости, и он удивлялся тому, что окружающие с радостной улыбкой смотрят на детские игры.
"Удивительно, - усмехался воин, - как много есть охотников попусту
радоваться!" Как-то раз, стоя на своем посту у городских ворот, легионер увидел мальчика лет трех, который прибежал поиграть на лугу.
По всей видимости, это было дитя из бедной семьи. Малыш, прикрытый лишь овечьей шкурой, играл на лугу один-одинешенек. Воин пристально смотрел на мальчика и, сам того не замечая, стал наблюдать за ним.
Первое, что бросилось в глаза легионеру и очень удивило, было то, как легко бегал мальчик по лугу. Казалось, малыш скользил по верхушкам былинок. Когда же ребенок затеял игру, легионер пришел в еще большее изумление.
"Клянусь моим мечом, - сказал он, - этот ребенок играет не так, как все другие дети. Чем это он забавляется?"

Ребенок играл в нескольких шагах от легионера, и тому легко было следить за всем, что он делает. И воин увидел, что мальчуган протянул руку, чтобы поймать пчелку, сидевшую на цветке. Она до того была отягощена цветочной пыльцою, что не могла сама улететь с цветка. Пчела не ужалила ребенка, а охотно далась ему в руки.
Крепко держа ее между пальцами, крошка быстро побежал к городской стене, нашел улей в одной из расщелин и оставил там пчелку Затем он поспешил на помощь к другой пчеле, и целый день солдат видел ребенка за этой работой: малютка помогал пчелам вернуться в улей.
"Этот мальчик глупее всех, кого я до сих пор видел, - думал про себя воин. - И как это приходит ему в голову помогать пчелам, которые отлично обошлись бы и без него и которые к тому же могут больно его ужалить? Что за человек выйдет из этого ребенка, если только он вырастет?
Странный мальчик приходил изо дня в день и играл на лугу, а часовой не переставал удивляться его играм. Легионер спрашивал себя, почему за все три года, которые он провел на своем посту ничто не привлекало его внимания так, как этот глупо забавлявшийся ребенок.
Однако этот мальчик ничуть не радовал воина. Напротив, при виде его вспоминалось предсказание одного древнего иудейского пророка, предвещав шего, что наступит время, когда на земле воцарится мир и в течение целого тысячелетия не прольется
ни капли крови, не будут вестись войны и люди оудут жить друг с другом в любви, как братья. Воина охватывал настоящий ужас при одной мысли о таком отвратительном времени, и он судорожно сжимал свое копье, как бы ища в нем опоры. И чем больше солдат наблюдал за ребенком и за его странными играми, тем чаще он думал о грядущем царстве тысячелетнего мира.
Конечно, он не боялся, что это царство наступит теперь же, но он не любил думать даже о далеком будущем, которое может отнять у воина шум битвы и военные утехи.
*
Однажды, когда ребенок играл среди цветов на прекрасном лугу, нависли тучи и разразился ливень.
Увидав, как большие тяжелые дождевые капли падают на нежные лилии, мальчик испугался за судьбу своих прекрасных друзей.
Подбегая к самым большим и красивым цветам, он пригибал к земле жесткие стебли, подставляя дождевым каплям их наружную сторону Защитив так один цветок, малыш перебегал к другому, третьему, четвертому, заботливо наклоняя их, пока, наконец, не защитил все цветы от налетевшего ливня.
Легионер едва удерживался от смеха, глядя на всю эту возню мальчугана с
цветами. "Боюсь, что эти цветы не очень-то будут ему благодарны, - подумал солдат. - Теперь все хрупкие стебли, конечно, окажутся поломанными, ведь лилии нельзя так сгибать".

Когда же буря стихла, страж увидал, что ребенок снова бегает от одной лилии к другой, чтобы их выпрямить. К безграничному удивлению легионера, малыш без малейшего труда выпрямил все жесткие стебли, и ни один из них не был ни сломан, ни поврежден. И вскоре спасенные мальчиком лилии снова засияли во всем своем блеске. При виде такого чуда воина охватило непонятное смущение.
"Что это за дитя? - думал он. - Трудно поверить, что можно делать такую бессмыслицу. Какой же мужчина выйдет из ребенка, который не в состоянии перенести даже вида растоптанной лилии? Что же будет, если ему придется воевать? Что сделал бы такой воин, если бы ему приказали поджечь дом, переполненный женщинами и детьми, или пустить ко дну корабль со всем экипажем на борту?"
И опять припомнилось старому вояке древнее пророчество; он начинал уже всерьез опасаться, что близится время, когда это ужасное пророчество начнет сбываться. Если мог появиться на свет такой мальчик, как этот, значит, и предсказанное время недалеко. И так уже царит по всей вселенной мир, и, верно, войнам никогда больше не бывать. Отныне все люди будут такими, как этот ребенок. Они не только не смогут хоть в чем-то навредить друг другу а даже больше того: сердце не позволит им погубить пчелу или цветок.
Не станет больше великих героев и славных подвигов. Не будет больше блестящих побед, и доблестный триумфатор не проследует больше к Капитолию. И в мире не будет ничего, о чем бы мог мечтать храбрец.
И легионер, до той поры все еще надеявшийся дожить до новой войны, чтобы благодаря геройским подвигам добиться власти и большого богатства, почувствовал вновь такое неудержимое раздраже ние против трехлетнего мальчика, что, когда тот пробежал мимо, погрозил ему копьем.
*
В один из ближайших дней внимание солдата привлекла новая странность малыша. То была уже не помощь пчелам и цветам; теперь ребенок делал нечто такое, что казалось воину еще более нелепым и бессмысленным.
Стоял чрезвычайно жаркий день, и солнечные лучи, падая на каску и тяжелое вооружение воина, накалили их так, словно это было огненное одеяние. Прохожим казалось, что страж должен страдать от нестерпимого даже для них зноя. Лицо воина было искажено. Налившиеся кровью глаза выступали из орбит, губы потрескались. Но воину, привыкшему в походах к палящему зною африканских пустынь, эта жара не казалась ничем особенным: ему и в голову не приходило хотя бы на минуту оставить свой пост Напротив, ему доставляло удовольствие показать прохожим, что он так силен и вынослив, что не нуждается в защите от палящего солнца.
И вот в то время, как он стоял на карауле, заживо жарясь, мальчик вдруг подошел к нему. Ребенок знал, что легионер не относится к числу его друзей, и обычно остерегался подходить к нему ближе, чем на расстояние вытянутого копья. Но тут он подошел вплотную, долго и пристально глядел на воина и затем бросился бегом через дорогу. Вернулся он. довольно скоро и принес в горсточке несколько капель воды.
"Неужели мальчику пришло в голову побежать для меня за водой? - удивился воин. - Какая же это бессмыслица! Разве римский легионер не сможет вынести легкого зноя? Зачем этому несмышленышу бегать и помогать тем, кто совсем не нуждается в его помощи? Кому нужно его милосердие? Я хотел бы только одного, чтобы он и все ему подобные совсем не существовали на свете".
Мальчик приближался очень осторожно, крепко сжимая тонкие пальчики, чтобы не расплескать и не пролить ни одной капли. Он не отводил глаз от воды и не замечал поэтому что воин стоит* нахмурив лоб, и негодующе глядит на него.
Наконец, малыш остановился перед легионером и предложил ему воду Пока ребенок шел, легкие светлые локоны все ниже спускались ему на лоб и, наконец, упали совсем на глаза. Он несколько раз встряхивал головкой, чтобы откинуть закрывшие глаза волосы и взглянуть на солдата.
Когда это, наконец, удалось и малыш увидел суровое выражение на лице часового, он все-таки не испугался, не убежал, но остался на месте и с очаровательной улыбкой предложил освежиться принесенной водой. Но воин не имел ни малейшего желания пользоваться услугами ребенка, потому что привык смотреть на него как на своего врага. Он
даже не посмотрел на прелестное встревоженное личико малыша, а продолжал стоять неподвижно, как статуя, не показывая вида, понимает ли, что хочет сделать для него мальчик.
Ребенок, продолжая улыбаться, приподнялся на цыпочки и вытянул ручонки так высоко, как только мог, чтобы огромному воину легче было достать воду Настойчивое желание ребенка помочь ему так оскорбило легионера, что он замахнулся на крошку копьем. Но в ту самую минуту перед глазами стража замелькали красные круги и он почувствовал, что в голове его все пылает. Воин ужаснулся при мысли, что умрет от солнечного удара, если тотчас же не найдет себе облегчения. Близость смерти заставила забыть о всем остальном: он швырнул на землю копье, схватил обеими руками ребенка, приподнял его и слизнул с его ладошек всю влагу.
Ему удалось едва смочить язык несколькими каплями, но большего и не было нужно. Как только воин отведал воды, блаженная прохлада разлилась по его телу, и он не чувствовал больше, как шлем и щит тяготят и жгут его. Лучи солнца утратили свою смертоносную силу Пересохшие губы легионера увлажнились, и красные круги перестали мелькать перед глазами.
Едва успев опомниться и прийти в себя, воин спустил мальчика с рук, и тот снова побежал играть на лугу Легионер подумал: "Что это за вода, которую принес мне ребенок? Эти капли оказались чудеснее всех напитков, и за них следовало бы хорошенько поблагодарить". Но так как спасенный ненавидел мальчика, то тотчас отогнал от себя эту мысль. "Ведь он еще ребенок, - подумал легионер, - и не знает, почему поступает так или иначе; он просто играет всем, что его развлекает. Разве он получает благодарность от пчел или лилий? Не стоит думать об этом малыше; он даже не сознает, что помог мне".
Еще больше вознегодовал на ребенка легионер, когда через несколько минут увидел выходящего из городских ворот самого начальника римских войск, расположенных в Вифлееме.
"Какой опасности я подвергался, - сокрушался страж, - из-за глупой затеи малыша. Приди Вольтигий немного раньше, он застал бы меня на посту с этим несносным ребенком на руках".
Начальник подошел к легионеру и спросил, могут ли они поговорить, будучи уверены, что их никто не подслушает. Вольтигий хотел сообщить солдату одну строжайшую тайну.
-Если мы отойдем шагов на десять от ворот, - ответил воин, - нас никто не услышит.
-Ты знаешь, - сказал начальник, - что царь Ирод несколько раз пытался овладеть одним ребенком, который живет с родителями здесь, в Вифлееме. Пророки и первосвященники сказали ему, что этот мальчик унаследует престол и положит основание тысячелетнему царству мира и святости. Ты должен сам понимать, как Ирод хочет избавиться от этого ребенка.
-Конечно, понимаю, - с жаром сказал легионер,- но ведь нет ничего легче этого.
-Разумеется, это было бы легко, если бы Ирод знал, к которому из сотен Вифлеемских младенцев относится это предсказание, - возразил начальник.
' Глубокие морщины легли на чело воина.
-Жаль, что прорицатели не могут дать никакого оказания относительно этого.
-Но Ирод придумал такую хитрость, посредством которой надеется обезопасить себя от малолетнего царя мира, - продолжал начальник, и обещает щедрую награду всякому, кто захочет помочь ему в этом неотложном деле.
-Что Вольтигию угодно будет приказать, я всегда исполню без какой-либо награды.
-Спасибо, - поблагодарил начальник. - Теперь выслушай план царя. Он хочет отпраздновать день рождения своего младшего сына, устроив праздник, на который будут приглашены вместе со своими матерями все Вифлеемские мальчики в возрасте от двух до трех лет И на этом празднике...
Вольтигий вдруг замолк и засмеялся, заметив выражение отвращения, появившееся на суровом лице легионера.
-Друг мой, не бойся, - продолжал он, - что Ирод захочет возложить на воинов обязанности нянек. Нагнись поближе, я на ухо доверю тебе его замысел.
Начальник долго шепотом рассказывал что-то легионеру и, закончив, прибавил:
-Мне не надо тебе объяснять, что необходимо хранить все это в тайне, иначе все предприятие может рухнуть.

-Ты знаешь, Вольтигий, что на меня ты можешь положиться, - ответил ему солдат.
Когда начальник удалился, воин снова вернулся на свой пост и стал глазами искать мальчика. Тот все еще играл среди лилий, и воин поймал себя на мысли, что ребенок, словно бабочка, легко и мило движется среди цветов. Но вдруг воин довольно засмеялся. "Ну, этот ребенок не долго станет мозолить мне глаза. Он, конечно, тоже будет приглашен сегодня вечером на праздник к Ироду".
Весь день легионер простоял на своем посту, пока не настал вечер, когда нужно было запирать городские ворота. Тогда воин направился узкими темными улочками к роскошному дворцу, который в Вифлееме принадлежал Ироду.
Внутри этого громадного дворца был мощеный двор, окруженный зданиями, вдоль которых шли одна над другой три открытых галереи. На верхней из этих галерей по приказанию царя должен был состояться праздник для Вифлеемских детей. По велению царя, эта галерея превращена была в чудесный сад.
На крыше вились виноградные лозы, с которых свешивались тяжелые спелые гроздья, а вдаль стен и колонн стояли невысокие гранатовые и апельси новые деревца, сгибавшие ветви под тяжестью зрелых плодов. Пол был усыпан лепестками роз, лежавшими густым душистым ковром; балюстрады, углы, столы и низкие скамейки - все было обвито гирляндами нежных белых лилий. Среди этого моря
цветов скрывались мраморные бассейны, а в их прозрачных водах играли сверкающие золотом и серебром рыбки. По деревьям порхали заморские птицы, а в одной из клеток беспрерывно каркал старый ворон.
К началу торжества в сопровождении матерей стали собираться в галерею дети. При входе во дворец слуги наряжали малюток в белые ткани с пурпурными краями и надевали на темнокудрые головки венки из роз. Чинно входили женщины в одеждах из красных и голубых тканей, с белыми полупрозрачными покрывалами, спускавшимися с высоких шаровидных головных уборов, украшенных золотыми монетами и тонкими цепочками. Одни входили, неся своих детей на плече, другие вели их за руку, некоторые же, чьи дети особенно робели и смущались, держали их на руках.
Женщины садились на пол галереи. Едва они уселись, как появились рабы и поставили пред ними низенькие столы со множеством изысканных яств и напитков, - все как полагается на званом и щедром царском пиру Счастливые матери стали есть и пить, сохраняя горделивое достоинство, составляющее главную прелесть Вифлеемских женщин.
Вдоль стен галереи, почти скрытых гирляндами цветов и фруктовыми деревьями, были выстроены в два ряда воины в полном боевом вооружении. Они стояли совершенно неподвижно, как будто их вовсе не касалось все происходящее кругом. Женщины не могли время от времени не бросать удивленных взглядов на этих вооруженных людей.
-К чему они здесь? - перешептывались соседки.- Разве Ирод думает, что мы не сумеем себя вести, или думает, что нужно такое множество солдат, чтобы сдержать нас?
Другие считали, что, очевидно, все делается так, как должно быть на царских приемах. Ирод, говорят* на всех торжествах наполняет дворец отрядами воинов. Поэтому и сегодня вооруженные легионеры стоят на карауле в честь приглашенных.
В самом начале праздника малютки стеснялись, неуверенно бродили по галерее или робко жались к матерям. Но скоро они оживились, забегали и потянулись за всеми очаровательными вещами, приготовленными для них слугами Ирода. То было, поистине, сказочное царство, созданное царем для маленьких гостей.
Гуляя по галерее, дети то находили соты, из которых могли брать сладкий мед без боязни быть укушенными пчелами; то подходили к деревьям, склонявшим к ним свои отягченные плодами ветви. В одном углу дети увидели фокусника, который мгновенно наполнил все их карманы игрушками; в другом углу появился укротитель с прирученными тиграми, на которых дети могли покататься верхом.
Однако в этом раю, со всем его очарованием, ничто так не привлекало внимания детей, как ряд воинов, неподвижно стоявших вдоль стен галереи. Блестящие шлемы, строгие лица, короткие мечи в богатых ножнах - все это приковывало детские взоры. Играя и шаля, дети не переставали следить
за воинами, и хотя держались в стороне от них, но страстно хотели подойти поближе, поглядеть, живые ли они и могут ли они действительно двигаться.
Игры и веселье разгорались с каждой минутой, а воины продолжали стоять неподвижно, как статуи. Дети никак не могли понять, как можно стоять так близко от винограда и всевозможных лакомств и не протянуть руки, чтобы достать что-нибудь.
Но вот один из мальчиков не в силах был дольше бороться с любопытством: он приблизился к одному из закованных в броню воинов, но так как солдат и тут не вышел из своей неподвижности, мальчик подошел еще ближе и, наконец, так близко, что мог ощупать ремни от сандалий и одежду солдата. И в тот же самый миг (словно прикосновение ребенка оказалось неслыханным преступлением) все эти железные статуи ожили.
С неописуемым зверством накинулись они на детей. Одни с размаху бросали малюток через лампы и гирлянды с галереи во двор, где тела их разбивались о мраморные плиты. Другие обнажили короткие мечи и пронзали ими сердца детей . Третьи разбивали им головки о стену, а потом бросали маленькие трупики во двор, объятый ночной тьмою.
В первую минуту воцарилась мертвая тишина. Матери окаменели от ужаса. Но в следующий миг несчастные ясно поняли, что случилось, и с диким воплем отчаяния бросились на палачей.
На галерее оставались дети, которых не успели схватить в первые минуты нападения. Легионеры гнались за ними, а матери бросались на колени перед извергами и ловили руками обнаженные мечи, чтобы отвести смертельный удар от своих детей. Некоторые матери, дети которых были уже мертвы, бросались на легионеров, хватали их за горло и пытались задушить, чтобы отомстить за убитых и защитить оставшихся в живых.
Среди этого дикого смятения, когда отчаянные крики оглашали дворец и в нем шла жестокая бойня, тот воин, который обычно нес караул у городских ворот, стоял равнодушно и неподвижно у начала лестницы, ведущей с галереи. Он не участвовал ни в нападении, ни в погонях; он подымал свой меч лишь против тех женщин, которые, схватив своих детей, пытались спастись по лестнице, - и один его вид, мрачный и непреклонный, был так ужасен, что многие предпочитали бросаться через перила или возвращаться назад, чем рискнуть пройти мимо этого солдата.
"Вольтигий был прав, поручив этот пост мне, - думал легионер. - Молодой и легкомысленный воин оставил бы указанное место и бросился бы в общую свалку. Если бы я поддался соблазну бойни и ушел отсюда, по меньшей мере дюжина детей спаслась бы от смерти".
Вдруг легионер заметил юную женщину которая, прижав ребенка, бегом приближалась к нему Ни один из солдат, мимо которых она бежала, не смог ее остановить, потому что все были заняты расправой с другими женщинами, и таким образом ей удалось добежать до конца галереи.
"Вот одна все-таки чуть было не спаслась, заметил воин, - ни она, ни ребенок даже не ранены. Если бы я не стоял здесь!"
Юная мать приближалась к солдату, словно на крыльях, и он не успел разглядеть ни ее лица, ни лица ребенка. Солдат успел только загородить ей путь мечом, и она устремилась прямо на этот меч. Он ожидал, что в следующее мгновение увидит и мать и ребенка пронзенными насквозь. Но в это время легионер вдруг услыхал над своей головой жужжание и тотчас же почувствовал жестокую боль в глазу Эта боль была так остра и мучительна, что солдат совсем обезумел, и меч выпал из его рук. Воин схватился за глаз и, поймав пчелу, понял, кто причинил ему такую невыносимую боль.
Мгновенно нагнулся он за оброненным мечом, надеясь еще задержать беглецов. Но маленькая пчела прекрасно исполнила свое дело. Женщине достаточно было этого короткого мгновения, чтобы спуститься по лестнице, и хотя воин сейчас же побежал следом, но нигде уже не смог найти ее. Женщина с младенцем исчезла.
*
На следующее утро тот же самый легионер с несколькими товарищами стоял у городских ворот Было еще очень рано, и тяжелые ворота только что отперли. Казалось, никто не ожидал, что их откроют этим утром, - не видно было даже привычной толпы сельских рабочих, ежедневно выходивших в это время из города.

Все жители Вифлеема оцепенели от ужаса после кровавой бойни, устроенной в царском дворце, и никто не решался выйти из дому.
-Клянусь мечом, - сказал воин, вглядываясь в узкую улицу, ведущую к воротам, - мне кажется, Вольтигий на сей раз распорядился неумно. Лучше бы запереть ворота и обыскать один за другим все дома в городе, пока не нашли бы мальчика, которому удалось живым исчезнуть с праздника. Вольтигий рассчитывает, что родители постараются увезти малыша из города, как только узнают, что ворота открыты; он надеется, что в таком случае удастся захватить ребенка в воротах. Но я боюсь, что это неверный расчет и что родителям очень легко может удасться спрятать младенца.
Воин старался угадать, попытаются ли провезти ребенка в большой корзине с фруктами, нагруженной на осла, или в огромном кувшине для масла, или же спрячут его в караване среди множества вьюков. Обдумывая, какого попытаются перехитрить, воин вдруг заметил, что по узкой улице торопливо идут, приближаясь к воротам, мужчина и женщина. Они шли быстро, боязливо озираясь по сторонам, как будто убегая от угрожающей им опасности. Мужчина держал в руке дубину и так крепко сжимал ее, словно решился силой проложить себе дорогу, если кто- нибудь вздумает остановить его.
Но воин всматривался не столько в мужчину сколько в женщину Он заметил, что она была такого же роста, как и та молодая мать, которой удалось вчера ускользнуть с галереи дворца. Он заметил
также, что она перекинула через голову край своей синей одежды. "Может быть, она сделала это, чтобы скрыть ребенка", - подумал легионер.
Чем ближе подходила женщина, тем яснее видел страж, как обрисовывалось тело ребенка, которого она несла на руках под одеждой.
"Я уверен, что это та самая женщина, которая вчера ушла из моих рук. Конечно, я не заметил ее лица, но узнаю теперь ее фигуру. И вот она идет с ребенком на руках, даже не пытаясь спрятать его. По правде сказать, я и не смел надеяться на такой счастливый случай".
*
Мужчина и женщина продолжали торопливо идти к воротам. Они, по-видимому, не ожидали, что их могут остановить, и вздрогнули, когда легионер, вытянув копье, загородил им дорогу.
-Почему ты не позволяешь нам выйти в поле на работу? - спросил мужчина.
-Иди! Только сперва я должен поглядеть, что спрятано у твоей жены под одеждой.
-Что тут смотреть? - ответил тот. - Здесь хлеб и вино, которыми нам придется питаться сегодня до самого вечера.
-Может быть, ты говоришь правду, - сказал воин,- но если это так, отчего же тогда твоя жена не желает показать, что она несет?
-Я не хочу, чтобы ты это видел, и советую тебе пропустить нас.
С этими словами муж поднял было свою дубинку но жена положила руку ему на плечо и попросила:
-Не заводи ссоры, я иначе поступлю, я покажу ему, что несу, и уверена, что он не причинит никакого зла тому, что увидит.
И с доверчивой улыбкой женщина обернулась к воину и отвернула край своей одежды. Легионер мгновенно отпрянул назад и зажмурил глаза, словно ослепленный необычайно ярким сиянием. То, что женщина скрывала под одеждой, сверкнуло перед ним такой ослепительной белизной, что сначала страж не мог даже сообразить, что же это такое.
-Я думал, что ты держишь на руках ребенка, - сказал легионер.
-Ты видишь, что я несу -доверительно ответила женщина.
Теперь только воин разглядел, что так ярко и ослепительно светилась охапка белых лилий, тех самых лилий, которые цвели тут же на лугу. Но блеск их был гораздо прекраснее и ярче. Солдат едва мог глядеть на них. Он сунул руку в цветы, так как все еще не мог отделаться от мысли, что эта женщина прячет ребенка, но, кроме нежных цветов, ничего не нащупал.
Легионер испытывал горькое разочарование. Он охотно задержал бы и мужа, и жену, но понимал, что не найдет никакого объяснения своему поступку.
Заметив явную нерешительность стража и его смущение, женщина сказала: -Не позволишь ли ты теперь нам пройти? Воин молча отвел копье, которым загородил ворота, и поспешно отошел в сторону. А женщина закрыла цветы своим платьем, глядя со счастливой улыбкой на то, что бережно держала на руках.
-Я знала, что ты не сможешь причинить нам зла, если только увидишь это, - сказала она воину.
Затем мужчина и женщина быстро ушли, а воин продолжал стоять и смотреть им вслед, пока они совсем не исчезли из вида. Но, следя взглядом за удалявшимися, он опять почувствовал уверенность, что эта женщина несла на руках не сноп лилий, а настоящее живое дитя.
Легионер еще стоял и смотрел вслед путникам, когда услыхал громкий оклик: к нему торопливо приближался Вольтигий с отрядом. -Задержи их, - кричали они, - не дай им уйти! И, подойдя к воину, они рассказали, что напали на след исчезнувшего вчера ребенка. Они видели, как родители уносили малыша. Отец, седобородый человек, с дубиной в руках охранял беглецов; мать, высокая юная женщина, прятала ребенка в складках перекинутой через голову одежды.
В это время к городским воротам подъехал на прекрасном коне бедуин. Легионер, не говоря ни слова, подбежал к бедуину, мгновенно сбросил его с коня, сам вскочил в седло и помчался по дороге.
*
Прошло уже несколько дней, а воин все еще продолжал погоню по ужасной гористой пустыне, тянущейся вдоль самой южной части Иудеи. Он преследовал трех Вифлеемских беглецов и был вне себя и от невыносимой жары, и от того, что этой бесплодной погоне не предвиделось конца.
-Кажется, эти трое на самом деле способны проваливаться сквозь землю, ворчал солдат.
Сколько раз за эти дни я подъезжал к ним так слизко, что готовился уже пронзить ребенка копьем. И все же они каждый раз скрывались от меня) Я начинаю думать, что мне никогда не удастся их поймать.
Легионер стал терять мужество как человек, которому кажется, что борется с чем-то, что выше его сил. Он начинал подумывать, что, может быть, сами боги защищают этих людей от него.
"Вся эта погоня - бесплодный труд. Лучше бы мне вернуться, не то я погибну от голода и жажды в этой мертвой пустыне", - говорил себе легионер все чаще и чаще.
Но тотчас его охватывал страх перед тем, что ожидает его по возвращении, если он не исполнит возложенного на него поручения. Ведь он и так уже два раза упустил ребенка.
Трудно было даже предположить, чтобы Ирод или Вольтигий простили своему наемному солдату такую оплошность.
"Пока Ирод знает, что один из Вифлеемских детей жив, его по-прежнему будет мучить страх, - думал воин. - Вернее всего, что он попытается заглушить свой гнев и муки страха тем, что прикажет своим слугам распять меня на кресте".
*
Был жаркий полдень, и легионер ужасно страдал, пробираясь верхом среди скалистой и лишенной растительности местности по тропинке, которая извивалась змеей по дну глубокого ущелья, куда не доносилось ни малейшего ветерка.
Лошадь и всадник уже готовы были упасть от изнеможения. Прошло несколько часов, как воин потерял всякий след беглецов и чувствовал еще сильнее чем когда-либо упадок духа.
"Я должен отказаться от погони, - уговаривал себя легионер. - В самом деле, я думаю, не стоит труда преследовать этих троих дальше. Они сами неизбежно погибнут в этой ужасной пустыне".
Вдруг легионер заметил в одной из скал близ дороги небольшой сводчатый вход в пещеру. Он тотчас направил коня к этому входу. "Надо мне немного отдохнуть. Может быть, тогда я с новыми силами примусь за погоню".
Когда воин хотел войти в пещеру, его поразило необычайное явление. По обеим сторонам входа росли две прекрасные лилии. Они стояли, высокие и стройные, неся множество белых цветов, распро странявших одуряющий запах меда. Вокруг цветов летали тучи пчел. Среди мертвой пустыни это было такое необыкновенное зрелище, что и воин сделал необыкновенный для него самого поступок: сорвал большой белый цветок и взял его особой в пещеру.
Пещера была ни глубока, ни темна, и воин тотчас увидел, что в одном из углублении этой пещеры уже отдыхают три путника. От неожиданности легионер остолбенел. То были мужчина, женщина и ребенок, которые лежали на земле, погрузившись в глубокий сон. Никогда еще сердце воина не билось так, как при виде этих спящих людей.
*
Это были как раз те беглецы, за которыми он так долго гнался. Он их тотчас узнал. Они лежали беззащитные, всецело находящиеся в его власти. Быстро вынул он меч из ножен и наклонился над спящим ребенком. Тщательно направив меч прямо в сердце, воин хотел одним ударом покончить с мальчиком, но остановился на мгновение, чтобы разглядеть его лицо. Теперь, когда легионер был у самой цели, он решил доставить себе жестокое наслаждение и посмотреть на свою жертву. И когда он взглянул в лицо ребенку, торжество его еще усилилось, так как он узнал того самого крошечного мальчика, которого видел играющим с пчелами и лилиями на лугу у городских ворот.
"Конечно, - подумал легионер, - я давно должен был бы об этом догадаться. Вот почему я всегда ненавидел этого ребенка. Ведь он и есть обещанный пророчеством царь мира".
Легионеру пришла в голову еще одна мысль: "Если я положу к ногам царя Ирода голову этого младенца, он сделает меня начальником своих телохранителей". И, приближая острие меча все ближе и ближе к сердцу спящего малыша, легионер облегченно прошептал: "На этот раз, наконец, никто не станет между нами и не вырвет мальчишку из моей власти".
Но воин все еще держал в руке лилию, сорванную при входе в пещеру, и вдруг из чашечки ее вылетела спрятавшаяся там пчела и, жужжа, стала кружиться вокруг его головы. Легионер вздрогнул и замер.
Он вдруг вспомнил о пчелах, которым помогал когда-то ребенок; ему пришло в голову, что одна из этих пчел помогла мальчику и его матери скрыться с праздника во дворце Ирода.
Эта мысль поразила солдата. Он опустил меч, выпрямился и стал прислушиваться к пчеле.
Но вотжужжанье насекомого затихло. Продолжая стоять неподвижно, воин вдыхал сильный сладкий аромат, струившийся из лилии, которую он держал в руке. Нежный запах напоминал солдату о лилиях, которые мальчик спасал от дождя, и о том, как ослепительный сноп этих цветов скрыл ребенка от взоров сторожей и помог крошке спастись через городские ворота.
Легионер все крепче задумывался и, наконец, вложил меч обратно в ножны.
"Даже пчелы и лилии благодарили малыша за благодеяния", - пробормотал легионер про себя.
Воин припомнил, что и ему ребенок однажды оказал благодеяние, и густая краска залила его лицо: "Разве может римский легионер забыть оказанную ему услугу?"
Недолго боролся легионер с собою. Он подумал об Ироде и о собственном желании уничтожить юного владыку мира... и решил в душе: "Не следует убивать ребенка, который спас мне жизнь".
Легионер наклонился и положил свой меч возле малыша, чтобы беглецы, очнувшись ото сна, узнали, какой опасности они избежали.
В это время мальчик проснулся и взглянул на воина своими прекрасными очами, сиявшими, как небесные звезды. И легионер в глубоком молчании преклонил пред ним колени. Потом в его сердце зазвучала тихая молитва.
-Владыка! Ты и есть царь мира! Ты - победитель, Ты - Тот, которого любят боги. Ты - Тот, который может спокойно наступать на скорпионов и змей, - сказал потрясенный воин.
Он поцеловал ножки ребенка и тихо вышел из пещеры. Мальчик же продолжал лежать и глядеть ему вслед большими и сияющими детскими глазами.

Lubochkache (08 Jan 2017), EIPHNH (09 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Пн янв 09, 2017 9:00 pm

ПРОТОИЕРЕЙ НИКОЛАЙ АГАФОНОВ

Молитва алтарника.
(Святочный рассказ)


В Рождественский сочельник после чтения Царских часов протодиакон сетовал:
- Что за наваждение в этом году? Ни снежинки. Как подумаю,
завтра Рождество, а снега нет, - никакого праздничного
настроения.
- Правда твоя, - поддакивал ему настоятель собора, - в космос летают, вот небо и издырявили, вся погода перемешалась. То ли
зима, то ли еще чего, не поймешь.
Алтарник Валерка, внимательно слушавший этот разговор,
робко вставил предложение:
- А вы бы, отцы честные, помолились, чтобы Господь дал нам снежку немножко.
Настоятель и протодиакон с недоумением воззрились на всегда тихого и безмолвного Валерия: с чего это он, мол, осмелел? Тот сразу заробел:
- Простите, отцы, это я так просто подумал, - и быстро
юркнул в «пономарку».
Настоятель повертел ему вслед пальцем у виска. А протодиакон хохотнул:
- Ну Валерка чудак, думает, что на небесах, как дом быта,
пришел, заказал и получил, что тебе надо.
После ухода домой настоятеля и протодиакона Валерка,
выйдя из алтаря, направился в собор к иконе Божией Матери «Скоропослушница». С самого раннего детства, сколько он себя помнит, его бабушка всегда стояла здесь и ухаживала за этой иконой во время службы. Протирала ее, чистила подсвечник, стоящий перед ней. Валерка всегда был с бабушкой рядом. Бабушка внука одного дома не оставляла, идет на службу - и его за собой тащит. Валерка рано лишился родителей, и поэтому его воспитывала бабушка. Отец Валерки был законченный алкоголик, избивал частенько свою жену. Бил ее, даже когда была беременна Валеркой. Вот и родился он недоношенный, с явными признаками умственного расстройства В очередном пьяном угаре Валеркин папа ударил его мать о радиатор головой так сильно, что она отдала Богу душу. Из тюрьмы отец уже не вернулся. Так и остался Валерка на руках у бабушки. Кое-как он окончил восемь классов в спецшколе для умственно отсталых, но главной школой для него были бабушкины молитвы и соборные слркбы. Бабушка умерла, когда ему исполнилось' 19 лет. Настоятель пожалел его - куда он, такой убогий? - и разрешил жить при храме в сторожке, а чтобы хлеб даром не ел, ввел в алтарь подавать кадило. За тихий и боязливый нрав протодиакон дал ему прозвище Трепетная Лань. Так его и называли, посмеиваясь частенько над наивными чудачествами и безтолковостью. Правда, что касается богослужения, безтолковым его назвать было никак нельзя. Что и за чем следует, он знал наизусть лучше некоторых клириков. Протодиакон не раз удивлялся: «Валерка наш - блаженный, в жизни ничего не смыслит, а в уставе прямо дока какой!»
Подойдя к иконе «Скоропослушница», Валерий затеплил свечу и установил ее на подсвечник. Служба уже закончилась, и огромный собор был пуст, только две уборщицы намывали полы к вечерней службе. Валерка, встав на колени перед иконой, опасливо оглянулся на них
Одна из уборщиц, увидев, как он ставит свечу, с раздражением сказала другой:

- Нюрка, ты посмотри только, опять этот ненормальный
подсвечник нам воском зальет, а я ведь только его начистила к вечерней службе. Сколько ему ни говори, чтобы между службами не зажигал свечей, он опять за свое! А староста меня
ругать будет, что подсвечник нечищеный. Пойду пугану эту Трепетную Лань.
- Да оставь ты парня, пущай молится.
- А что, он тут один такой? Мы тоже молимся, когда это
положено. Вот начнет батюшка службу, и будем молиться, а
сейчас не положено, - и она, не выпуская из рук швабру,
направилась в сторону коленопреклоненного алтарника. Вторая,
преградив ей дорогу, зашептала:
- Да не обижай ты парня, он и так Богом обиженный, я сама
потом подсвечник почищу
-Ну, как знаешь, - отжимая тряпку, все еще сердито
поглядывая в сторону алтарника, пробурчала уборщица.
Валерий, стоя на коленях, тревожно прислушивался к перебранке уборщиц, а когда понял, что беда миновала, достал 4 еще две свечи, поставил их рядом с первой, снова встал на колени:
-Прости меня, Пресвятая Богородица, что не вовремя ставлю
тебе свечки, но когда идет служба, тут так много свечей стоит,
что ты можешь мои не заметить. Тем более они у меня маленькие, по десять копеек. А на большие у меня денег нету и взять-то не знаю где.
Тут он неожиданно всхлипнул.
-Господи, что же я Тебе говорю неправду. Ведь на самом деле у меня еще семьдесят копеек осталось. Мне сегодня протодиакон рубль подарил. «На, - говорит, - тебе, Валерка,
рубль, купи себе на Рождество мороженое крем-брюле,разговейся от души» Я подумал: крем-брюле стоит двадцать восемь копеек, значит, семьдесят две копейки у меня остается
и на них я с могу купить Тебе свечи Валерка наморщил лоб, задумался, подсчитывая про себя
что-то. Потом обрадованно сказал:
-Тридцать-то копеек я уже истратил, двадцать восемь отложил на мороженое, у меня еще сорок две копейки есть, хочу купить на них четыре свечки и поставить Твоему родившемуся Сыночку. Ведь завтра Рождество.
Он, тяжко вздохнув, добавил:
-Ты меня прости уж, Пресвятая Богородица. Во время службы около Тебя народу всегда полно, а днем - никого. Я бы всегда с Тобою здесь днем был, да Ты ведь Сама знаешь, в алтаре дел много. И кадило почистить, ковры пропылесосить, и лампадки заправить. Как все переделаю, так сразу к Тебе приду.
Он еще раз вздохнул:
- С людьми-то мне трудно разговаривать, да и не знаешь, что им сказать, а с Тобой так хорошо, так хорошо! Да и понимаешь Ты лучше всех. Ну, я пойду.

И, встав с колен, повеселевший, он пошел в алтарь. Сидя в «пономарке» и начищая кадило, Валерий мечтал, как купит себе после службы мороженое, которое очень любил. «Оно вообще-то большое, это мороженое, - размышлял парень, - на две части его поделить, одну съесть после литургии, а другую - после вечерней».
От такой мысли ему стало еще радостнее. Но что-то вспомнив, он нахмурился и, решительно встав, направился опять к иконе «Скоропослушница». Подойдя, он со всей серьезностью сказал:
-Я вот о чем подумал, Пресвятая Богородица, отец
протодиакон - добрый человек, рубль мне дал, а ведь он на этот рубль сам мог свечей накупить или еще чего-нибудь.
Понимаешь, Пресвятая Богородица, он сейчас очень расстроен,что снега нет к Рождеству. Дворник Никифор, тот почему-то,наоборот, радуется, а протодиакон вот расстроен. Хочется ему
помочь. Все Тебя о чем-то просят, а мне всегда не о чем просить,просто хочется с Тобой разговаривать. А сегодня хочу попросить за протодиакона, я знаю, Ты и Сама его любишь. Ведь он так красиво поет для Тебя "Царице моя Преблагая ."
Валерка закрыл глаза, стал раскачиваться перед иконой в такт вспоминаемого им мотива песнопения. Потом, открыв глаза, зашептал:
-Да он сам бы пришел к Тебе попросить, но ему некогда. Тыже знаешь, у него семья, дети. А у меня никого нет, кроме Тебя,конечно, и Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа. Ты уж
Сама попроси Бога, чтобы Он снежку нам послал. Много нам не надо, так, чтобы к празднику беленько стало, как в храме. Я думаю, что Тебе Бог не откажет, ведь Он Твой Сын. Если бы у
меня мама чего попросила, я бы с радостью для нее сделал. Правда, у меня ее нет, все говорят, что я - сирота. Но я-то думаю,что я не сирота. Ведь у меня есть Ты, а Ты - Матерь всем людям,
так говорил владыка на проповеди. А он всегда верно говорит.Да я и сам об этом догадывался. Вот попроси у меня чего-нибудь,и я для Тебя обязательно сделаю. Хочешь, я не буду такое дорогое мороженое покупать, а куплю дешевенькое, за девять копеек -
молочное.
Он побледнел, потупил взор, а потом, подняв взгляд на икону, решительно сказал
-Матерь Божия, скажи Своему Сыну, я совсем не буду мороженое покупать, лишь бы снежок пошел. Ну, пожалуйста.Ты мне не веришь? Тогда я прямо сейчас пойду за свечками, а
Ты, Пресвятая Богородица, иди к Сыну Своему, попроси снежку нам немного.
Валерий встал и пошел к свечному ящику, полный решимости. Однако чем ближе он подходил, тем меньше решимости у него оставалось. Не дойдя до прилавка, он остановился и, повернувшись, пошел назад, сжимая во вспотевшей ладони оставшуюся мелочь. Но, сделав несколько шагов, повернул опять к свечному ящику. Подойдя к прилавку, он нервно заходил около него, делая безсмысленные круги. Дыхание его стало учащенным, на лбу выступила испарина. Увидев его, свечница крикнула:

- Валерка, что случилось?
- Хочу свечек купить, - остановившись, упавшим голосом
сказал он.
- Господи, ну так подходи и покупай, а то ходишь, как маятник.
Валерка тоскливо оглянулся на стоящий вдали кивот со «Скоропослушницей». Подойдя, высыпал мелочь на прилавок и осипшим от волнения голосом произнес:
- На все, по десять копеек.
Когда он получил семь свечей, у него стало легче на душе.
....Перед вечерней Рождественской службой неожиданно повалил снег пушистыми белыми хлопьями. Куда ни глянешь, всюду в воздухе кружились белые легкие снежинки. Детвора вывалила из домов, радостно волоча за собой санки. Протодиакон, солидно вышагивая к службе, улыбался во весь рот, раскланиваясь на ходу с идущими в храм прихожанами. Увидев настоятеля, он закричал:
- Давненько, отче, я такого пушистого снега не видел,давненько. Сразу чувствуется приближение праздника.
- Снежок - это хорошо, - ответил настоятель, - вот как прикажете синоптикам после этого верить? Сегодня с утра прогноз погоды специально слушал, заверили, что без осадков.
Никому верить нельзя.

Валерка, подготовив кадило к службе, успел подойти к иконе:
-Спасибо, Пресвятая Богородица, какой добрый у Тебя Сын,
мороженое-то маленькое, а снегу вон сколько навалило.

«В Царствии Божием, наверное, всего много, - подумал, отходя от иконы, Валерка. - Интересно, есть ли там мороженое вкуснее крем-брюле? Наверное, есть», - заключил он свои размышления и радостный пошел в алтарь.

Самара, январь 2003 г.

Lubochkache (10 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Вт янв 10, 2017 8:49 pm

Плюшка

Больные дети Максимовне нравились больше, чем выздоравливающие. Честно говоря, она не любила ни тех, ни других, просто больные доставляли ей меньше хлопот. Они не бегали по отделению, не кричали, не разбрасывали где попало игрушки и не выцарапывали на крашеных стенках свои имена и прочие глупости. Лежали тихо под капельницами или просто спали. Рядом, как правило, всегда был кто-то из родственников - мамаши, бабушки, тётушки, - так что было кому присмотреть и поухаживать. Всё облегчение для пожилой санитарки, у которой и так дел невпроворот. На самом деле, Максимовна с удовольствием сидела бы на пенсии и попивала чай с пирожками, только пенсия была совсем маленькая, и на пирожки её не хватало. Вот и приходилось в шестьдесят с лишним лет махать шваброй, убирая за этой мелюзгой.
Максимовна знала, что все считают её неприветливой и побаиваются, но ей это нравилось - меньше будут приставать с просьбами. Она даже гордилась тем, что к ней стараются лишний раз не подходить, а если уж заговаривают, то обязательно робко, нерешительно, как с начальницей.
Правда, если кто-то из детей умирал - а это время от времени случалось, - в душе старой санитарки вдруг что-то начинало тяжело и болезненно ворочаться. Душа вспоминала, что у Максимовны тоже когда-то был сын Серёжа, которого в восемь лет насмерть сбил грузовик. После этого детей у неё больше не родилось, а по Серёже она так долго и горько плакала, недоумевая, почему умер именно он, а не какой-нибудь чужой мальчишка-сорванец, что выплакала все слёзы на всю оставшуюся жизнь.
Выписавшиеся дети извлекали из тумбочек свои пожитки, подбирали разбросанные игрушки, выходили за дверь отделения и пропадали из жизни Максимовны. Через некоторое время пустая кровать заселялась ещё кем-нибудь, кто потом тоже выздоравливал и уходил... Словом, всё шло своим чередом.
Когда выписывали пятилетнюю Катю, Максимовна как раз драила палату, где эта девочка пролежала почти три недели. Санитарки обычно много чего слышат и знают, например, от медсестёр, которые переговариваются на посту, или от родственников больных. Про Катю Максимовна знала, что её выписывают не потому, что она уже здорова, а потому что дальше её требовалось лечить в специализированной клинике и, может быть, даже оперировать, и ещё непонятно, поможет это или нет.
Самой Кати в палате уже не было, но когда санитарка перестилала освободившуюся постель для новых пациентов, в дверь неожиданно заглянула Катина мама, очень похожая на Катю - тоже светловолосая, темноглазая, с аккуратным веснушчатым носиком, - и несмело спросила:
- Простите... Вы здесь не находили собачку? Плюшевую, коричневую, совсем маленькую. С такими длинными висячими ушками...
А у Максимовны выдался очень хлопотный день. С вечера она легла поздно, потому что гладила рождественские облачения для церкви, в которую уже много лет ходила. Утром отнесла чистое и выглаженное в храм. Батюшка, отец Виталий, подивился её расторопности, поблагодарил и благословил, так что на работу Максимовна пришла в хорошем настроении. Но потом начались какие-то мелкие расстройства, заботы, сказалось и то, что она не выспалась... Словом, к обеду от утренней радости уже ничего не осталось, зато накопились усталость и раздражение.
- Не знаю никаких собак! - угрюмо буркнула Максимовна, недовольная тем, что её потревожили таким глупым вопросом.
И только когда женщина, огорчённо вздохнув, ушла, Максимовна припомнила, что действительно была у Кати такая любимая игрушка. Крошечный, как раз умещавшийся на маленькой ладошке щенок с весёлыми черными глазками. Катя звала собачку Плюшкой, укладывала рядом с собой на подушку, а когда приходило время делать уколы или капельницы, сжимала пёсика в кулачке, чтобы он придал ей смелости.
Осмотревшись и подумав, Максимовна приподняла тумбочку. Так и есть! Катина любимица завалилась в самый уголок возле стены, за широкой деревянной ножкой, поэтому её и не смогли найти.
Санитарка выглянула в коридор, но ни Кати, ни её мамы не увидела. Должно быть, они уже спускались по лестнице к выходу из клиники. И, как на грех, никого поблизости: все ушли в столовую обедать. Можно было, если поторопиться, догнать Катю или хотя бы окликнуть...
- Ну, вот ещё! - проворчала себе под нос Максимовна. - Гоняйся за ними по лестнице! Я-то, поди, уже не девочка, седьмой десяток идет. Сёстрам потом скажу, чтобы им домой позвонили. Если надо, пускай ещё приходят, тогда и отдам.
Она сунула игрушку в карман халата и пошла мыть пол возле поста. Там сейчас приходилось убирать больше - ещё перед Новым годом медсёстры поставили у окна наряженную ёлку, и дети вечно толклись вокруг неё, трогали игрушки, отчего на пол осыпалась хвоя и падали блестящие нити "дождика". Максимовна не могла дождаться, пока эту ёлку унесут, чтобы опять стало удобно мыть пол и вытирать пыль с подоконника.

Уже подойдя к своему дому, санитарка вспомнила, что, закрутившись с делами, не отдала медсестре Людмиле Катину собачку и даже не попросила позвонить девочке домой, что игрушка нашлась. Плюшка так и осталась лежать в кармане халата, который Максимовна сегодня забрала домой постирать.
- Ладно, что ж теперь! - подумала Максимовна. - После выходных скажу. И вообще, что я волнуюсь-то? У ребёнка, поди, сто таких собак дома. Если очень надо, пускай новую купят, не обеднеют. А у меня и без этого голова от забот пухнет!
Размышляя так, она уже поднималась на второй этаж и шарила в сумке, ища ключ от квартиры. Лампочка на её этаже светила слабо. Максимовна протянула руку с ключом и шагнула к двери...
Нога наткнулась на что-то мягкое и живое, вдруг издавшее жалобный, испуганный визг. Кто-то только что лежал или сидел на коврике перед дверью в квартиру. Максимовна осторожно нагнулась посмотреть, кто же это метнулся из-под её ног и прижался в угол. Оказалось, что это совсем небольшой щенок. Он дрожал всем телом, но при этом глядел на санитарку без обиды, даже наоборот, с доверчивой надеждой.
- Нагадил, поди, на коврик-то? - неприязненно спросила Максимовна. К кошкам она относилась равнодушно, а вот собак недолюбливала, считая нечистоплотными. - Чего дрожишь? Я же тебя не бью.
Услышав, что строгий голос немного смягчился, щенок неистово завертел коротким хвостиком, и стоило Максимовне приоткрыть дверь, как он тут же шмыгнул в получившуюся щель!
- Куда?! - ахнула санитарка. - Ещё тебя мне не хватало! Кыш! Брысь! Пошёл, пошёл отсюда!
Щенок и не думал уходить, наоборот, уже вовсю бегал по комнатам, обнюхивая углы и ножки мебели, - знакомился. Включив свет, Максимовна наконец хорошо его разглядела. Он оказался светло-шоколадным, короткошёрстым, с висящими мохнатыми ушками и задорными карими глазами. Видно, не совсем породистый, но и не безнадёжная дворняга. Даже чем-то симпатичный.
- Вот я тебя! - уже менее уверенно сказала санитарка, но всё-таки взялась за веник.
Щенок понял, что на него сердятся, поджал хвост и ловко залез под диван. Максимовна попыталась его оттуда выгнать - не тут-то было. Непрошеный гость уворачивался и скулил, как будто недоумевая, за что же его веником-то... Устав стоять на коленях перед диваном, санитарка рассердилась.
- Погоди у меня, злодей! Всё равно выгоню. Пусть кто-нибудь другой тебя к себе берёт, а мне такого добра не надо. Столько ещё дел, а я трачу время на такую пигалицу!
Это был вечер Сочельника, и Максимовна собиралась приготовить назавтра праздничный салат и куриный окорочок с грибным соусом, а потом ещё успеть на всенощную. Вздыхая и ворча себе под нос, она взялась за стряпню.
Почуяв из кухни мясные запахи, голодный "злодей" выполз из своего укрытия и осторожно процокал коготками по старенькому коридорному линолеуму.
- Ну? - грозно спросила Максимовна, увидев торчащую из-за дверного косяка робкую шоколадную мордочку. - Зачем пришёл? Звали тебя, что ли?
Мордочка спряталась. Потихоньку выглянув, старушка увидела, что щенок понуро сидит у стены, широко расставив передние лапки и словно раздумывая, зачем судьба поманила его надеждой на добрую хозяйку, а сама подсунула эту вредную бабку, и можно ли, в таком случае, вообще ожидать от жизни чего-то хорошего. На мордочке у него отражалось бесконечное уныние. Максимовна испытала даже что-то вроде сочувствия: ей сегодня до первой звезды тоже есть не полагалось, а угощение пахло до невозможности вкусно.
- Нечего баловать! - строго сказала она и щенку, и себе, после чего опять ушла на кухню, где на сковородке шкворчал, исходя жирком и праздничными ароматами, окорочок, а в эмалированном сотейнике бодро побулькивал наваристый грибной бульон. Время от времени она искоса поглядывала на проём двери, но щенячий нос больше не показывался.
Зато из гостиной вскоре раздался громкий зловещий стук. И не один.
Максимовна, только успевшая снять сковородку с огня, вздрогнула и побежала туда.
Зрелище было, как говорится, не для слабонервных. Сам по себе упавший торшер серьёзно пострадать не мог, но в полёте он зацепил кружевную салфетку, уголком свисавшую с буфета. Салфетке тоже ничего сделаться не могло, но на ней Максимовна для красоты расставила маленьких фарфоровых оленят, купленных давным-давно, свой фотопортрет минувшних молодых годов в пластмассовой позолоченной рамке и букетик сухих бессмертников в крошечной фаянсовой вазочке. Оленята при падении растеряли кто хвостик, кто ножки, кто ушки. Вазочка разбилась вдребезги, а рамка от портрета треснула в двух местах и теперь годилась только на помойку.
- Ах ты!... - вскрикнула Максимовна, давясь возмущением. - Ты где?!
Ей, конечно, никто не ответил. Осматриваясь, она очень скоро наткнулась на влажный взгляд карих собачьих глаз, блестевший из дальнего угла под буфетом. Наученная опытом, она не пошла за веником, а быстро вернулась на кухню, скрепя сердце, отрезала от окорочка кусочек поджаристой шкурки и с ним вернулась в комнату.
- Иди сюда! - с фальшивой ласковостью позвала она. - На, на! Иди сюда, кому говорю!
Щенок оказался неглупым и вышел не сразу. Максимовна уже хотела плюнуть на гуманность и начать тыкать в него шваброй, но тут её военная хитрость наконец сработала. Собачка выбралась из-под серванта и побрела к санитарке, виновато опустив голову и виляя всем худым шоколадным телом. Её глаза неотрывно следили за лакомством в человеческой руке.
- На, на! - пела Максимовна, потихоньку отступая в прихожую. Щенок доверчиво шёл за ней, как дитя за волшебной дудочкой. - Хороший, хороший... Иди сюда, иди!
Открыв дверь на лестницу, она бросила куриную шкурку подальше на кафельный пол.
- Бери, ешь!
Щенок укоризненно посмотрел на неё. "За дурака меня держишь?" - читалось в его грустных и понятливых глазах. Через порог он идти не собирался. Максимовна, увидев это, потеряла остатки терпения. Стремительно нагнувшись, она протянула руку, готовясь схватить смышлённого пса за шкирку и попросту выкинуть за дверь. Щенок оказался проворнее, он отпрыгнул в сторону, развернулся, слегка пробуксовав лапами по линолеуму, и опрометью кинулся в гостиную - прятаться под мебель. Но его ожидал ужасный сюрприз: коварная старуха, выманивая его в прихожую, успела плотно закрыть двери в комнаты и кухню! Бедняга заметался, запутался, прошмыгнул между войлочными тапками грозно приближавшейся санитарки и вылетел в единственный открытый дверной проём... На лестницу.
Максимовна тут же захлопнула дверь и облегчённо вздохнула. В глазок щенка видно не было, но стоило ей прильнуть к прохладному стеклянному кружку, как с той стороны под дверью залаяли, заскулили и зацарапали лапами. Максимовна мрачно покачала головой, представив, во что могут превратиться её придверный коврик и дермантиновая обивка. Потом она пошла на кухню, где соус успел перекипеть и загустеть, так что в нём могла стоять ложка. Поправив дело, насколько было возможно, Максимовна прибрала в гостиной. Двух фарфоровых оленят и рамку пришлось выбросить в мусорное ведро, в торшере заменить лампочку. Подметая кусочки стекла, оставшиеся от вазы, старушка почувствовала, что ноги её уже почти не держат. А ведь ещё предстояла всенощная...
Санитарка поставила будильник на восемь часов и прилегла в спальне на застеленный зелёным одеялом диван, собираясь часок подремать. Из-за двери, ведущей на лестницу, доносились слабые жалобные звуки: это щенок горько оплакивал своё изгнание. Максимовну уколола совесть. В конце концов, рядом было маленькое беззащитное существо, невесть как заброшенное в чужой подъезд, голодное и одинокое. За дверью, в большом и неласковом мире, с ним могло случиться всё что угодно: его мог походя пнуть пьяный сосед из квартиры напротив, замучить вредный подросток Стасик, живущий этажом выше, затискать малолетняя девчонка Томка, приехавшая на праздники к бабушке... Или, скажем...
Не додумав до конца, усталая Максимовна погрузилась в сон, очень походивший на явь.

Ей снилось, что у неё в комнате вдруг всё стало золотое, как будто со всех сторон сразу лился свет, какой бывает утром при восходе солнца. Он был такой яркий, что виделся одинаково и открытыми глазами, и сквозь опущенные веки. И ещё было очень тепло и покойно, только почему-то щемило в груди. А самое странное и удивительное было то, что посреди комнаты стоял невысокий, очень красивый мальчик и внимательно смотрел на Максимовну.
Максимовна сразу же села. Сердце у неё быстро-быстро заколотилось, потому что на всём свете мог быть только один такой замечательный мальчик, как этот...
- Серёженька, - изумлённо сказала Максимовна, - сынок, как ты сюда попал? Да какой ты стал славный, румяный! Я тебя и не узнала...
- А ты, мамочка, меня часто не узнаёшь, - грустно улыбнувшись, ответил Серёжа. - Сколько раз я в твоём отделении бывал, и ты меня то ругала, то гнала, а один раз даже тряпкой грязной на меня махнула!
- Как это? - не поверила Максимовна. - Не может быть! Когда же?
Серёжа ничего не сказал, но только сейчас старушка увидела, что свет в комнате исходит от него и лучи дрожат и переливаются, как чудесная золотая вода, и даже тихонько поют что-то сладкое, печальное... Вдруг ей припомнилось больничное отделение, длинный крашеный коридор, маленькие мальчишки, стайкой бегущие от злющей бабки, которая машет на них шваброй... И ведь бабка-то - знакомей некуда, каждый день хмуро смотрит на Максимовну из зеркала!
Золотые струны лучей жалобно зазвенели.
- А ещё, мама, помню, я лежал совсем один с высокой температурой, и мне хотелось, чтобы кто-то из взрослых подошёл и сказал мне что-нибудь в утешение: мол, не горюй, ты обязательно поправишься, не плачь, скоро будет легче. А ты прибиралась рядом и в мою сторону ни разу не посмотрела...
- Что ты говоришь, сыночек? - а перед глазами уже встала другая картинка. Случалось такое, сколько раз случалось, только дети всё-таки были незнакомые.
И чем горячее Максимовна спорила с сыном, тем грустнее у него делался взгляд. И свет вокруг ярче разгорался, так что уже глаза еле-еле выносили. А как тоскливо щемило сердце, даже сказать нельзя.
- Или вот, заглянул я как-то в храм, куда ты ходишь. Подошёл к аналою, любовался, слушал, как поют псалмы... А ты стояла позади меня и ворчала, что всё у меня не так и зачем такие, как я, вообще сюда ходят...
Тут старушка наконец не стерпела:
- Да что ты, Серёженька, разве я когда-нибудь тебе такое говорила? И ведь ты умер давно! Это всё чужие дети!
Тут Серёжа посмотрел на мать так печально, что у той в глазах помутнело и защипало от выступившей солёной влаги.
- А ты представь, мама, вот умрёшь и ты, придёшь к Господу, и Он тебе скажет: "Не хочу тебя знать, чадо, ты Мне чужая!" Каково тебе тогда будет?
Максимовна услышала и залилась слезами. И вдруг свет перестал жечь, а Серёжа повеселел.
- Я, когда на земле жил, не любил, если ты плакала. А теперь понимаю, что покаянные слёзы - огненные, но за них Господь нас больше всего утешает. Пойдём, мама, скоро случится великое чудо.
И сейчас, когда сияние уже не резало глаза, Максимовна разгядела за спиной сына два ясных блистающих крыла. Как удалось её собственному телу оторваться от земли, она так и не поняла. Внизу темнел и мерцал огоньками город, а навстречу летел чистый и сладкий, как родниковая вода, ночной воздух.
- Гляди-ка, Серёжа, в скольких окошках свет, сколько людей не спит...
- Это не окна, мама, это рождественские свечи в храмах. Смотри теперь не вниз, а вверх, нам туда нужно.
Но Максимовна не утерпела и бросила ещё один короткий взгляд на землю. Ей привиделось, что между радостными свечными огоньками бродят какие-то смутные недобрые тени, то свиваются в клубки, то снова распадаются... Казалось, им хочется задуть как можно больше огней.
- Не беспокойся, мама, - Серёжа заметил её испуг, - ничего они не сделают. Христос победил ад, все бесы трепещут перед Его Рождеством. То ли ещё будет на Пасху!
А вверху сверкала звезда, ярче которой старой женщине видеть никогда не приходилось. Этот свет делался всё ближе, и чудилось, как будто в тёмном небе открывается дверь в ярко освещённую комнату... Но это оказалась не комната, а храм, такой огромный и царственный, что захватывало дух. Он весь был полон звуков, весь горел золотом и яркими красками, словно живая радуга. Струился свет, струились певучие голоса, и такая невыразимая сладость теснилась в сердце, что слёзы сами лились из глаз, и нельзя было сказать, от радости они или от мучительной бессловесности. Невидимый хор пел "Алиллуйя".
- Сыночек, это рай?
- Нет, мамочка, только преддверие. Мне позволили тебя сюда ненадолго привести, чтобы ты порадовалась. Я за тебя долго-долго молился!
- А можно поближе к царским вратам подойти? Так хочется посмотреть!
- А ты сделай несколько шагов, и сама всё поймёшь. Мы с тобой сейчас у самых дальних дверей стоим.
Только один шаг и смогла сделать Максимовна, дальше ноги не понесли. Такая была кругом красота - и добрая, и грозная, и ласковая, и пламенная, - что старушка не посмела больше двинуться. Стояла, смотрела, слушала, а то, что ни глазам, ни ушам не под силу, вбирала сердцем. Окружающее торжество нарастало, близился великий час. Где-то на земле, в бедном вертепе, облекался в человеческую плоть Господь Бог, чтобы люди могли не только стоять в слезах перед дверями рая, чтобы они могли обрести дорогу и дальше...
А когда настала минута самого большого ликования, Максимовне подумалось: "Господи! Вот так бы и умереть, в такой благодати!"
Но она не умерла, а вернулась опять домой, в свою спальню. Серёжа ещё был с ней, тёплый и лучистый, как маленькое солнышко.
- Сыночек, ты сейчас уйдёшь! Я теперь всё буду делать, чтобы мы с тобой опять встретились. Помолись за меня перед Господом, пусть Он мне поможет. Ох, если бы я могла тебя обнять, как раньше!
- Я, мамочка, за тебя всегда молюсь. Если бы ты знала, как ангелам жалко людей, как мы о вас часто плачем!
Максимовна почувствовала на своём лице ласковое, гладящее тепло, как прикосновение нежного крыла... Голос сына сказал тихонько прямо у неё над ухом:
- А собачку ты не выгоняй, это я её для тебя попросил!
- Да зачем же она мне, Серёженька?
- Для веселья, мама. Я ведь вижу, какая ты всегда грустная. Помнишь, когда мы ещё с тобой вместе жили, я всё хотел маленького щенка?
- Помню. Уж как я потом себя корила, что отказывала тебе, как жалела!
- Больше об этом не жалей. Ты теперь и других детей полюбишь ради Господа и меня, а собачка будет тебя дома ждать, встречать, радоваться... Господь по-разному наши сердца смягчает. А на суде Он и зверям даёт речь, чтобы они о нас свидетельствовали, ты это знай. Спаси тебя Христос, мама! Мне пора.
Тут Серёжа исчез, а Максимовна проснулась в слезах.

Она с испугом обнаружила, что за окном светает. Её сон оказался таким крепким, что она совсем не слышала, как прозвенел будильник, а сейчас был уже седьмой час утра.
- Всенощную проспала! - ахнула Максимовна, но тут же прислушалась к себе и вспомнила, какая великая радость ей подарена во сне. Да ведь была, была она на Всенощной вместе с Серёжей!
Она встала на колени перед иконами, долго молилась и благодарила Бога. Потом вытерла слёзы и... вспомнила о последних Серёжиных словах.
За дверью на лестницу было тихо. Дом ещё спал, ничьи шаги не тревожили каменных ступенек. Максимовна в тревоге приоткрыла дверь и выглянула. Щенок лежал на коврике, свернувшись зябким калачиком, и, услышав шум, поднял голову. В его больших блестящих глазах недоверчивость боролась с надеждой. Последняя, несмотря ни на что, побеждала.
- Ну, заходи, что ли! - неловко позвала санитарка и посторонилась, чтобы щенок мог прошмыгнуть мимо неё.
Но он не трогался с места.
- Что, обидела я тебя вчера? Ну, прости меня, не сердись. Пойдём!
Собачка, подумав, поднялась и нерешительно заглянула в прихожую. Воспоминание о вчерашнем вечере мешало ей безбоязненно переступить порог.
- Вот беда! Ну, и как же нам - до обеда в дверях стоять? Иди, мой хороший, иди сюда! Иди, я тебе за ушком почешу!
Наверное, в собаках больше веры в человеческую доброту, чем в нас самих. Щенок сделал несколько осторожных шажков, вопросительно посмотрел на Максимовну и, увидев, что она не злится и не собирается хвататься за веник, потихоньку вошёл в квартиру.
- Ну, слава Богу! Дай я тебя поглажу... Молодец, умница!
Обрадованный лаской гость мигом повалился на пол, подставляя Максимовне светло-коричневое брюшко.
- Ой, да ты девочка, оказывается! Ну, давай почешу пузо, давай... Какая же ты хорошенькая, прямо плюшевая... Плюшка и есть! Идём, позавтракаем тем, что Бог послал. Плюшка, Плюшка!
Плюшка на этот раз не заставила себя упрашивать.

Пристально рассмотрев витрину киоска, Максимовна выбрала самый большой и яркий апельсин. Продавщица поупиралась, но в конце концов согласилась вынуть его из-за стекла для настырной покупательницы. После этого старушка забралась в автобус и поехала на другой конец города, крепко держась за свою потёртую кожаную сумку.
День был замечательно солнечный и одновременно морозный. Автобусное окно заиндевело, поэтому сквозь ледяные цветы не было видно улиц, по которым извивался и петлял маршрут. Билетёрша поначалу ленилась объявлять остановки, но её пристыдили, и она начала неохотно выкрикивать:
- Дом культуры!.. Есть на выход? Следующая - Школа-интернат...
Максимовна вышла на Северо-западном разъезде. Район был новый, для неё незнакомый, раньше она никогда в эти края не попадала. Вокруг стояли высотные дома, между которыми в снегу зябли разноцветные детские площадки. Санитарка огляделась в надежде увидеть Катю катающейся с горки или бегающей вокруг лазалок. Но было холодно, горки и лазалки пустовали.
Адрес Максимовна запомнила наизусть, у неё вообще была очень хорошая память, несмотря на возраст. И дом, и подъезд нашлись быстро, теперь оставалось подняться в лифте на шестой этаж. Почему-то очень быстро билось сердце, и вообще Максимовна волновалась. За долгие годы сердитого недовольства она совсем разучилась ласково обращаться с людьми.
Оказавшись перед чужой дверью, обитой коричневыми рейками, старушка достала из сумки Катиного игрушечного щенка и апельсин, но всё никак не решалась позвонить. Её даже охватила паника - было совершенно непонятно, что говорить и как себя держать. А если её вдруг начнут благодарить, тогда что делать? Вот беда-то...
- Да что это я? - рассердилась Максимовна на саму себя. - Как будто в лес к медведям иду!
И вдруг вспомнила, как, бывало, гордилась тем, что к ней самой боялись подходить с просьбами...
- Что же я скажу? Ох, Господи, помоги, надоумь Ты меня! Каково им-то раньше было со мной разговаривать? Поди, тоже поджилки тряслись... Ладно, не топтаться же вечно у порога, раз пришла. Ну, с Богом!
Она вздохнула, тщательно перекрестилась и нажала на пухлую белую кнопку звонка.

Lubochkache (10 Jan 2017), Соболенок (11 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Ср янв 11, 2017 10:26 pm

Дары Артабана

Изображение

В дни Ирода царя, когда в убогой пещере близ Вифлеема родился Спаситель мира Иисус, в восточных странах на небе вдруг загорелась громадная, невиданная ранее звезда. Звезда сияла ярким, блестящим светом и медленно, но постоянно двигалась в одну сторону, туда, где находилась еврейская земля. Звездочеты, или, как их называли у них на родине, маги, волхвы, обратили внимание на новое светило. По их мнению, это было знамение Божие, что где-то родился давно предсказанный в еврейских книгах Великий Царь, Избавитель людей от зла, Учитель новой праведной жизни. Некоторые из них — особенно тосковавшие о Божьей правде на земле и скорбевшие, что в людях так сильно беззаконие, решили идти искать рожденного Царя, чтобы поклониться и послужить Ему. Где его найдут, точно не знали; может быть, придется ехать долго, а дороги были в ту пору опасные, так они и решили сначала в определенное время собраться всем в условном месте, а затем общим караваном направиться по указанию звезды на поиски рожденного Великого Царя.
Вместе с другими волхвами собрался на поклонение и великий персидский мудрец Артабан. Он продал все свои имения, богатый дом в столице и на вырученные деньги купил три драгоценных камня: сапфир, рубин и жемчужину. Громадной цены стоили эти камни; целое сокровище было заплачено за них, зато и красота их была редкостной. Один сиял, как частица голубого неба в ясную звездную ночь; другой горел ярче пурпурной зари при восходе солнца; третий белизною превосходил снежную вершину горы. Все это, вместе с сердцем, полным самой горячей, беззаветной любви, Артабан думал сложить у ног рожденного Царя истины и добра.
Собрал в своем доме Артабан в последний раз близких друзей, простился с ними и отправился в путь. До места сбора надо было ехать несколько дней, но Артабан не боялся опоздать. Конь под ним был борзый и крепкий, время он высчитал точно и каждый день исправно проезжал необходимый конец. В последние сутки ему оставалось несколько десятков верст, и он хотел ехать всю ночь, чтобы засветло прибыть к назначенному месту.
Верный конь бодро ступал под ним; ночной ветерок навевал прохладу; над головой, в бесконечной дали небосклона, как яркая лампада пред престолом Бога, сияла новая звезда.
— Вот он знак Божий! — говорил себе Артабан, не сводя глаз со звезды. — Великий Царь идет к нам с неба, и я скоро, Господи, увижу Тебя. Быстрее, мой друг! Прибавь еще шагу! — подбадривает он своего коня, ласково трепля его по гриве.
И конь наддавал ходу; громко и часто стучали его копыта по дороге среди пальмового леса. Мрак начинал редеть; кое-где слышалось чириканье просыпающихся птиц. Чуялась близость наступающего утра. Вдруг конь остановился, захрапел, стал пятиться назад. Артабан пристально вгляделся в дорогу и увидел распростертого человека. Он быстро слез на землю, подошел к лежавшему и осмотрел. То был еврей, обессиленный страшным припадком ужасной в тех местах лихорадки. Его можно было бы принять по виду за мертвеца, если бы не слабый, едва слышный стон, который изредка протяжно вырывался из запекшихся уст.
Артабан задумался: ехать мимо, торопиться к сборищу, оставить больного — не позволяет совесть; а остаться с евреем, чтобы поднять его на ноги, надо потратить много часов; опоздаешь к условленному часу, уедут без тебя.
— Что делать? — спрашивал себя Артабан. — Еду, — решил было он и занес даже ногу в стремя, но больной, словно чуя, что его покидает последняя помощь, застонал так тяжко, что его стон болью отдался в сердце волхва.
— Боже великий, — взмолился он. — Ты знаешь мои мысли, Ты знаешь, как я стремлюсь к Тебе; направь меня на пра¬вый путь. Не Твой ли голос любви говорит в моем сердце? Я не могу проехать мимо; я должен помочь несчастному еврею.
С этими словами волхв подошел к больному, развязал ему одежду, принес из соседнего ручья воды, освежил ему лицо и запекшиеся уста, достал из притороченного к седлу тюка какие-то лекарства, которых там был большой запас, подмешал к вину и влил в рот еврею; растирал ему грудь и руки и так целые часы провел над больным.
Заря давно миновала, солнце уже высоко поднялось над лесом; время близилось к полудню. Еврей пришел в себя, поднялся на ноги и не знал, - как благодарить доброго незнакомца.
— Кто ты? - спрашивал Артабана еврей. — Скажи, за кого я и вся моя семья будем молить Бога до последних наших дней? И почему лицо твое так печально? Какое горе сокрушает тебя?
Артабан с грустью поведал, кто он, куда едет и что теперь он, наверное, опоздал,
— Мои товарищи, конечно, уехали одни, - говорил он, — и я не найду, не увижу желанного Царя.
Лицо еврея озарилось радостью? — Не грусти, благодетель. Я могу тебе хоть немногим отплатить за твое добро. В священных книгах сказано, что обещанный от Бога Царь правды родится в городе Вифлееме. Пусть твои друзья уехали; ты поезжай в Вифлеем и, если Мессия родился, найдешь Его там.
Еврей простился, еще раз поблагодарил и пошел своей дорогой. Артабан вернулся назад: одному, нечего было и думать ехать через пустыню, — надо было взять слуг для охраны, накупить верблюдов, забрать провизии, запастись водой. Прошла неделя. Пришлось продать один камень, чтобы снарядить караван, но Артабан этим не очень печалился: оставалось еще два камня. Главное, не опоздать бы к Царю; и он торопит слуг, спешит изо всех сил. Вот, наконец, и Вифлеем. Усталый, запыленный, но счастливый и веселый подъезжает он к первому же домику, быстро входит внутрь и осыпает хозяйку вопросами:
— Не были ли здесь, в Вифлееме, пришлые люди с Востока, к кому они обращались и где они теперь?
Хозяйка — молодая женщина — кормила грудью ребенка и сначала смутилась видом незнакомца, потом успокоилась и рассказала, что несколько дней тому назад приходили сюда какие-то чужеземцы, отыскали Марию из Назарета и принесли Ее Младенцу богатые дары. Куда они делись — неизвестно; а в ту же ночь скрылись из Вифлеема и Мария с Младенцем и Иосифом.
— В народе толкуют, что они ушли в Египет, что Иосифу был сон и что Господь велел им удалиться отсюда.
Пока мать говорила, ребенок сладко заснул, и чистая улыбка играла на его прекрасном и невинном лице. Артабан не успел еще обдумать, что ему делать, как вдруг на улице послышались дикие крики, лязг оружия и надрывающий душ) женский плач. Полураздетые, простоволосые женщины с искаженными от ужаса лицами, бежали куда-то вдоль селения, неся своих малюток, и вопили: «Спасайтесь! Солдаты Ирода убивают наших детей».
Лицо молодой женщины побледнело, глаза расширились. Прижав к себе спящего крошку, она могла сказать только:
— Спаси, спаси ребенка! Спаси его, и Бог спасет тебя. Артабан, не помня себя, бросился к двери; там, за порогом, стоял уже начальник отряда, а за ним виднелись зверские лица воинов, державших мечи, окрашенные кровью невинных младенцев. Рука Артабана как-то сама рванулась к груди; он быстро достал из-за пазухи мешок, выхватил драгоценный камень и подал начальнику отряда.
— Возьми камень и иди отсюда; оставь женщину и дитя в покое.
Тот отроду не видал такой драгоценности, жадно схватил камень и быстро увел своих воинов в другое место доканчивать страшное дело. Женщина пала перед Артабаном на колени и голосом, идущим от сердца, говорила:
— Да благословит тебя Бог за моего ребенка. Ты ищешь Царя правды, любви и добра, да воссияет пред тобою Его лик, и да взирает Он на тебя с тою любовью, с какою я теперь смотрю на тебя.
Бережно поднял ее на ноги Артабан и слезы не то радости, не то грусти текли по его щекам. «Боже истины, прости меня! Ради этой женщины и ее ребенка я отдал предназначенный Тебе камень. Увижу ли я когда-нибудь Твой лик? И здесь я опоздал опять. Пойду вслед за Тобою в Египет».
И долго бедный волхв ходил, отыскивая Царя правды; прошел он много стран, много перевидал разного народу, а искомого Царя найти не мог. И больно сжималось его сердце, не раз он плакал горькими слезами. «Господи! — думалось ему, —сколько везде горестей, муки, несчастий! Скоро ли Ты явишь Себя, облегчишь людям жизнь?»
Что мог, он делал сам: лечил больных, помогал бедным (от продажи первого камня у него остались большие деньги), утешал несчастных, навещал узников, и годы его за этими трудами убегали так быстро, как бегает челнок ткача по вырабатываемой ткани. Последнюю жемчужину он бережно хранил у сердца, надеясь хотя бы ее поднести в дар Царю, когда Его отыщет.
Прошло тридцать три года, как Артабан оставил родину, Стан его сгорбился, волосы побелели, глаза померкли, руки и ноги ослабели, а в сердце по-прежнему горела любовь к Тому, Кого он искал с давних пор. И прослышал тут престарелый волхв, что в Иудее появился Посланник Божий, что Он совершает дивные дела, воскрешает мертвых, а отверженных грешников и отчаянных злодеев делает святыми.
Радостно забилось усталое сердце Артабана. «Теперь, — думает он, — я найду Тебя и послужу Тебе».
Приходит в Иудею; весь народ идет в Иерусалим на праздник Пасхи. Там и Сам Спаситель, Которого чает видеть волхв.
С толпами богомольцев достигает священного города Артабан и видит на улицах большое движение: людской поток куда-то неудержимо льется; все бегут, друг друга обгоняют.
— Куда это спешат люди? — спрашивает Артабан.
— На Голгофу! Так за городом называется холм. Там сегодня вместе с двумя разбойниками распинают Иисуса из Назарета, Который называл себя Сыном Божиим, Царем Иудейским.
Упал на землю Артабан и горько зарыдал.
— Опять опоздал. Не дано мне видеть Тебя, Господи! Не привелось и послужить Тебе. А, впрочем, может быть еще не совсем поздно, подойду к Его мучителям, предложу им мою жемчужину и, быть может, они возвратят Ему свободу и жизнь.
Поднялся Артабан и, как мог, поспешил за толпой на Голгофу. На одном из перекрестков ему преградил дорогу отряд солдат. Воины тащили девушку редкой красоты в тюрьму. Она увидала волхва, по одежде признала в нем перса и ухватилась за край его одежды.
— Сжалься надо мною! — молила она. — Освободи меня. Я с тобой из одной страны. Мой отец приехал сюда по торговым делам, привез с собой меня, заболел и умер. За долги отца меня хотят продать в рабство, обречь на позор. Спаси меня! Избавь от бесчестья, молю тебя, спаси!
Задрожал старый волхв. Прежняя борьба, как в пальмовой роще при встрече с больным евреем и в Вифлееме во время избиения детей, снова вспыхнула в сердце: сохранить ли камень для Великого Царя или отдать в помощь несчастной? Жалость к бедной невольнице взяла верх.
Достал Артабан с груди последнюю жемчужину и дал ее девушке:
— Вот тебе на выкуп, дочь моя. Тридцать три года я берег это сокровище для моего Царя. Видно, я не достоин поднести ему Дар.
Пока он говорил, небо заволоклось тучами, среди дня тьма легла над землею; земля словно тяжело вздохнула, затряслась; загремел гром, молния прорезала небо от края до края; послышался треск; задрожали дома, стены покачнулись; дождем посыпались камни. Тяжелая черепица сорвалась с крыши и разбила голову старику.
Он повалился на землю и лежал бледный, истекая кровью. Девушка наклонилась к нему, чтобы помочь. Артабан зашевелил губами и стал что-то шепотом говорить; глаза его открылись, засветились радостью, по лицу разлилась кроткая улыбка. Казалось, умирающий видит кого-то незримого перед собою и беседует с ним. Девушка нагнулась близко к волхву и услыхала, как он прерывающимся шепотом говорил: — Господи! Да когда же я видел Тебя голодающим и накормил; когда видел жаждущим и напоил? Когда я приютил Тебя странником, одел нагого Тебя? Тридцать три года, блуждая из страны в страну, я искал Тебя и ни разу не видел Твоего лица, не мог послужить Тебе, моему Царю, на земле.
Старик замолк, грудь его тихо вздымалась. Сквозь нависшие тучи пробился луч солнца и осветил лицо волхва. Подул тихий ветерок, мягко шелестя волосами умирающего, и вместе с этим ветром, словно на крыльях его, откуда-то с выси донесся ласковый голос:
— Истинно говорю тебе: все, что ты сделал нуждающимся братьям твоим, ты сделал Мне.
Лицо Артабана преобразилось: на него легла печать величавого спокойствия и самой светлой, полной радости; он облегченно вздохнул всей грудью, благодарно поднял к небу свои очи и навеки почил. Кончились долгие странствования старого волхва; нашел, наконец, Артабан Спасителя, были приняты и его дары.

Lubochkache (14 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Сб янв 14, 2017 7:51 pm

ЗВЕЗДА ВЕЛИКОГО ЦАРЯ

Давным-давно, ночью, когда в Вифлееме родился наш Господь, у Матушки был какой-то праздник. Она сидела в самом большом зале и ждала друзей в гости. Время томительно тянулось, и незаметно для себя она стала зажигать свечи на столе, одну за одной. И ярко засветились окна в замке, видные далеко в ночи...
В дверь неожиданно постучали. “Гости!” – обрадовалась Матушка. Но на пороге стоял совершенно незнакомый ей человек. Он был очень стар и величественен, на седовласой главе его поблескивала золотом корона.
– Что же Вы стоите? Входите! – удивилась Матушка.
– Я не могу войти, – покачал головой незнакомец. – Я пришел, чтобы позвать Вас в дорогу. Я видел взошедшую на небе звезду Великого Царя и иду поклониться Ему. Пойдете ли Вы тоже?
Матушка забеспокоилась. Тот, кто стоит на пороге, – он, несомненно, король. Хорошо бы его пригласить в дом и познакомить с друзьями! Веселые голоса друзей уже слышались невдалеке.
– Ночь холодна, добрый господин, – нерешительно ответила хозяйка, – и, смотрите, пришли мои гости. В следующий раз я обязательно пойду с вами, но не сейчас...
И в этот момент старый король исчез. Матушка осталась одна в изумлении, перед открытой дверью. Она всмотрелась в темноту – там уже стоял другой. На нем также была корона, и одежда чужеземцев из дальних стран. В глазах незнакомца отражалось сияние небесной звезды, в руке покачивалось кадило, из которого поднималось сладко пахнущее облако.
– Я несу ладан Великому Царю, – улыбался чужеземец. – Я видел звезду на Востоке и иду поклониться Ему. Идем со мной, и пусть курится ладан во славу Его!
Сладкий дым окутал Матушку, она шагнула навстречу незнакомцу, но обернулась: сквозь облако ладана увидела сияние своей комнаты, свечи, тепло, уют.
– У меня не получится сегодня. Но завтра я обязательно отправлюсь с Вами, не могли бы Вы подож...
Женщина не успела договорить – перед ней стоял уже другой путник. Нежный и юный, но тоже король, он держал в поднятых руках золотую шкатулку.
– Не уходите! – бросилась к нему Матушка, – Я знаю, что Вы скажете, но не уходите, подождите хотя бы час! Я не могу так сразу с Вами пойти, побудьте с моими гостями, у нас так весело!
Юный король заглянул в освещенную комнату, увидел подарки, фрукты и веселящихся гостей. “Пойдем, – сказал он, голос его был полон музыки. – У тебя здесь много вещей, которые ты можешь принести Царю-Младенцу в подарок. Ты не возьмешь их?”
Матушка молчала. Когда незнакомец исчез, она вышла во двор и всмотрелась в темноту. Ей показалось, что она осталась одна одинешенька на всей земле. Вокруг была ночь, только на востоке низко над горизонтом светилась звезда.
Быстро пролетели дни – и зима, с ее праздниками и веселыми играми, кончилась. Наступило лето. Матушка все чаще стала вспоминать о трех королях, которые звали ее в дорогу. Однажды она собрала свои подарки: золото, дорогие духи, кое что из одежды – и пошла искать Младенца. Как жаль, что она не расспросила тогда путников: где родился Младенец, в каком городе?
“Они сказали, что Младенец – Великий Царь. Значит, надо искать в самых больших и богатых замках”, – решила Матушка. Она шла от замка к замку, и, наконец, узнала, что в одном королевстве зимой, как раз в ту самую ночь, родился королевич. Когда Матушка с поклоном поднесла свои подарки матери младенца, та очень удивилась и даже хотела отказаться. Ребенок у нее был самый обыкновенный, и уже немного капризный, избалованный – все время плакал. Грустная вернулась Матушка домой.
Вновь наступила зима. Матушка стала ждать: вот наступит ночь звезды, снова придут за ней три короля, и вместе отправятся они к Младенцу. Но ждала напрасно... Собрав подарки, женщина вышла на улицу, в темную ночь. Куда идти? Медленно шла она по улице. На краю города остановилась перед бедной хижиной, в которой горели окна, постучалась в дверь. “Это для Ваших детей”, – сказала Матушка напуганной хозяйке. Детишки обступили гостью – они не верили своему счастью! Конфеты, пряники, красивые игрушки...
Теперь каждое Рождество Матушка отправлялась в странствие по городам и маленьким деревушкам в надеде найти родившегося Великого Царя. Разные дети встречались Матушке, и все они одинаково радовались подаркам. И, счастливая, женщина возвращалась в свой замок.
Прошло время. Все подарки, которые были в замке, давно раздарены. Матушка стала жить в бедности, в небольшой комнатке. Своими руками она делала теперь гостинцы: выпекала в печи сладкие пирожки, из мягкой шерсти шила игрушки. Однажды сидела она над своей работой. Завязав узелок и откусив иголку с ниткой, поднесла готовую куклу к свету: “Понравится ли эта кукла Царю-Младенцу?” И вдруг задумалась: сколько лет прошло, Младенец, наверное, вырос... Нужны ли Ему эти, сшитые Матушкой, игрушки?
Женщина подошла к зеркалу и взглянула на себя: из зеркала смотрела морщинистая старуха с ввалившимися глазами и седыми косами. “Я постарела, и Великий Царь уже не младенец. Я опоздала со своими подарками...” Так подумала Матушка.
И пришел час ее смерти, потому что она, действительно, была стара. И предстал перед ней Ангел, над головой которого изумрудным светом сверкала звезда. “Я знаю эту звезду!” – воскликнула Матушка. Ангел ничего не ответил, он подхватил Матушку и понес ее ввысь, выше гор, выше неба – в новую, вечную жизнь.
Не успев оглянуться, Матушка оказалась в саду, детские, веселые голоса раздавались меж цветущими деревьями. Окружив Матушку, дети повели ее куда-то, они смеялись и пели. Она удивилась (лица их так знакомы!) и узнала их: этим мальчикам и девочкам она дарила подарки, когда искала Царя-Младенца. Но это было давно, почему они все такие же юные, не состарились?
И вдруг Матушка поняла, что здесь нет стариков. И сама она – юная, и на ней – красивое легкое платьице. Удивляться не было времени – ее вели куда-то, и вот уже навстречу вышли трое прекрасных юношей, в которых Матушка узнала королей. Ее вели туда, куда она стремилась всем сердцем. Чудесный свет разлился вокруг. Матушка увидела детскую люльку и опустилась на колени. Перед ней был Сам Великий Царь.
“Мне нечего подарить Ему!” – сжалось сердце у Матушки.
– Твой дар уже принят, – шепнул ей юноша-король, указав на радостные, счастливые лица детей. – Встань, Великий Царь зовет тебя...

Lubochkache (15 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Сб янв 14, 2017 7:52 pm

Перевёл с англ. и пересказал В.ГРИГОРЯН

ПАУЧКИ И РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЁЛКА

Эта история случилась давным-давно. В небольшом домике жила мать с двумя ребятишками. Отец их умер, и семья была очень бедна.
В сочельник они стали наряжать ёлку, украшая ее цветными лоскутками и игрушками, вылепленными из глины, а потом пошли в храм, воспеть Рождество Христово.
А что происходило в это время у них дома? Елка была так хороша, что привлекла паучков, которые со всего дома сползлись посмотреть на красивое, прекрасно пахнувшее дерево. Они бегали по веткам, радовались украшениям и, судя по всему, были совершенно счастливы. Так счастливы, что начали плести свои паутинки, и вскоре елка оказалась задрапирована серыми, цвета пыли, сетями – вот какой ужас.
А с иконы на жизнерадостную возню паучков смотрел Младенец Христос. Сначала Он улыбался, но вот чело Его слегка омрачилось.
Часы на городской башне отбивали час за часом, и вскоре мать с дочкой и сыном должны были вернуться со службы, и...
Младенец Христос знал, что мать и детки будут просто убиты горем, когда увидят, во что превратилась их ёлка.
– Пора домой, – сказал Он паучкам, и они, совсем уже к этому времени сонные, отправились по своим углам.
Христос же поднял руки и благословил дерево. В одно мгновение тонкие нити, сплетенные паучками, заискрились в свете лампады, потому что стали золотыми и серебряными.
А мать с детками шли в это время по заснеженному городу и не знали, что дома их ждет самая прекрасная рождественская ёлка, какую когда-либо видел белый свет.

Lubochkache (15 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Сб янв 14, 2017 7:55 pm

И. Рутенин

СКАЗКА ПРО КОЛОКОЛЬЧИК

Жил в степи все лето колокольчик. Хорошо ему было среди других цветов!
Обычно рано просыпался он после короткой ночи. Оглядывался кругом: синий день над степью, солнышко светит. А высоко в небе жаворонок смеется.
И всё это было ему родным и близким.
Но однажды проснулся колокольчик ночью от сильного холода. Смотрит — а кругом всё белым-бело! Снег выпал. Его и не ждали!
И стал колокольчик замерзать. Дрожит и думает: «Когда же придет день? Наверное, он ушел куда-нибудь по делам и скоро вернётся. Ведь когда наступит день, сразу станет тепло и уютно».
Но до утра было далеко. А колокольчик не привык к холодам.
И тогда спросил он у снега:
— Не видели ли вы день?
Ничего не ответил снег. Только еще больше потянуло от него холодом.
Тогда колокольчик нагнулся и тихо прозвенел ветру:
— Не видели ли вы день?
— У-у-у-у? — не понял ветер.
— Видели ли день? — снова повторил колокольчик.
Подошел к нему поближе студёный ветер, чтобы лучше расслышать, да тут и замёрз колокольчик.
О ту пору ехал по дороге человек на лошади. Увидел он цветок, подобрал, повесил на дугу своих саней и отправился дальше.
Едет, едет, вдруг слышит: заговорил маленький колокольчик. Может быть оттаял от тепла человеческих рук, а может быть ещё почему. Но только спросил он опять, нежно зазвенев в морозном воздухе:
— Видели ли день? Видели ли день? Понравилось людям, как разговаривает колокольчик. И они начали делать такие же колокольчики из серебра.
И даже когда люди отлили большой-большой колокол, чтобы он созывал всех христиан на молитву в храм Божий, он тоже громко спрашивал у всех:
— День?
—День?
— День?
—День?
Вот какая была интересная история с обыкновенным полевым цветком.

Lubochkache (15 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Вс янв 15, 2017 12:40 pm

Жил на Руси такой великий святой - Серафим Саровский. Очень любил его народ и любовно называл батюшкой Серафимом. Сегодня, 15 января день его памяти.

Митрополит ВЕНИАМИН (Федченков)

МАЛИНКА

Чудеса преподобного Серафима

Это было давно. Приехал в Саровский монастырь новый архиерей. Много наслышан был он об угоднике Божием Серафиме, но сам не верил рассказам о чудесах батюшки. А может, и люди зря чего наговорили ему?..
Встретили архиерея монахи со звоном, честь-честью, в храм провели, потом в архиерейские покои. Ну, угостили его, как полагается. На другой день служба. Осмотрел все архиерей и спрашивает: «А где же живет отец Серафим?»
А батюшка тогда не в монастыре жил, а в пустыни своей. А была зима, снегу-то в саровских лесах - сугробы во какие!
С трудом проехал архиерей. Да и то последнюю дорожку и ему пешочком пришлось идти...
Батюшку предупредили, что сам архиерей идет к нему в гости. Угодничек Божий вышел навстречу без шапочки (клобука) и смиренно в ноги поклон архиерею положил. «Благослови, - говорит, - меня, убогого и грешного, святой Владыка! Благослови, батюшка!» Он и архиерея-то все звал: батюшка да батюшка.
Архиерей благословил и идет впереди в его пустыньку. Батюшка под ручку его поддерживает. Свита осталась ждать. Вошли, помолились, сели. Батюшка-то и говорит:
- Гость у меня высокий, а вот угостить-то у убогого Серафима и нечем.
Архиерей-то, думая, что батюшка хочет его чайком угостить, и говорит:
- Да ты не беспокойся, я сыт. Да и не за этим я к тебе приехал и снег месил. Вот о тебе все разговоры идут разные.
- Какие же, батюшка, разговоры-то? - спрашивает угодник, будто не зная.
- Вот, говорят, ты чудеса творишь.
- Нет, батюшка, убогий Серафим чудеса творить не может. Чудеса творить лишь один Господь Вседержитель волен. Ну а Ему все возможно, Милостивцу. Он и мир-то весь распрекрасный из ничего сотворил, батюшка. Он и через ворона Илию кормил. Он и нам с тобою, батюшка, вот, гляди, благодать-то какую дал...
Архиерей взглянул в угол, куда указывал угодничек, а там большущий куст малины вырос, а на нем полно ягоды спелой.
Обомлел архиерей и сказать ничего не может. Зимой-то - малина, да на голом полу выросла! Как в сказке!
А батюшка Серафим взял блюдечко чайное да и рвет малинку. Нарвал и подносит гостю.
- Кушай, батюшка, кушай! Не смущайся. У Бога-то всего много! И через убогого Серафима по молитве его и по Своей милости неизреченной Он все может. Если веру-то будете иметь с горчичное зерно, то и горе скажете: «Двинься в море!» Она и передвинется. Только сомневаться не нужно, батюшка. Кушай, кушай!
Архиерей все скушал, а потом вдруг и поклонился батюшке в ножки. А батюшка опередить его успел и говорит:
- Нельзя тебе кланяться перед убогим Серафимом, ты - архиерей Божий. На тебе благодать великая! Благослови меня, грешного, да помолись!
Архиерей послушался и встал. Благословил батюшку и только два-три словечка сказал:
- Прости меня, старец Божий: согрешил я перед тобой! И молись обо мне, недостойном, и в этой жизни, и в будущей.
- Слушаю, батюшка, слушаю. Только ты до смерти моей никому ничего не говори, иначе болеть будешь...
Глядит архиерей, а куста-то уже нет, а на блюдечке от малинки сок кое-где остался - значит, не привидение это было. Да и пальчики у него испачканы малинкой.
Вышел архиерей. Свита-то его дожидается. И чего это, думают, он так долго говорил с батюшкой Серафимом? А он, без шапочки, опять под ручку его ведет до самых саночек. Подсадил и еще раз в снег поклонился.
А архиерей, как только отъехал, говорит своим: «Великий угодник Божий. Правду про него говорили, что чудеса может творить». Но ничего про малинку им не сказал. Только всю дорогу молчал да крестился, а нет-нет и опять скажет: «Великий, великий угодник!»
А когда скончался батюшка, он и рассказал всем про малинку.

Lubochkache (15 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна

Сообщение gena » Чт янв 19, 2017 9:55 am

ПЫЛИНКА И КАПЕЛЬКА
Жила-была на земле Пылинка. И очень уж она гордилась собой.
— Смотрите, как нас много! — говорила она.— Мы народ самый многочисленный на всей планете. И сила мы грозная. Поднимется ветер, начнётся пыльная буря — никому тогда не сдобровать!
А над ней, на самом краешке листочка полевого цветка висела Капелька утренней росы. Слушала она гордые слова Пылинки и молчала.
Увидела её Пылинка и стала ещё больше распаляться:
— Про наших сестер — песчинок,— когда хотят сказать, что чего-то очень много, говорят: как песок морской. А ты что про себя можешь сказать?
— А нас когда много в небе — льётся дождь. А когда много на Земле, получается река, озеро или даже море,— отвечает ей Капелька.— И мы народ сильный и славный пред Богом.
Не ожидала такого поворота дела Пылинка. Рассердилась она тогда и говорит:
—А знаешь ли, что из нас, пылинок, весь Шар Земной состоит? Да и самого человека Господь из земли создал. Так-то вот!
А ей скромная Капелька и отвечает:
—А я— вещунья небесная. Когда Бог звёздочкам Свою святую волю говорит, я спешу тотчас к людям — Его слова передать. Это для того, чтобы они эту Его святую волю и на Земле исполнили.
—Что же тебе сейчас Господь велел передать человеку? — ехидно спросила её Пылинка.
—А вот что...— тихо сказал Капелька. Скатилась она росинкой с листочка, да и упала прямо на Пылинку.
И из этой горделивой Пылинки обыкновенная грязь получилась...
— Велел мне Господь передать людям,— сказала Капелька,— чтобы не гордились они. Потому что всякая гордость — как грязь пред Богом.
Наступило утро. Выглянуло солнышко. Грязь обсохла и снова Пылинкой стала. А Капелька испарилась!
— Так тебе и надо! — сказала Пылинка со злорадством.
Но всё сильнее пекло жаркое солнце. Да такое жаркое, что вся земля растрескалась.
Люди Бога стали молить:
— Видно, согрешили мы, Господи! Но пошли нам хоть капельку влаги. А то ведь земля урожая не даёт. В такую засуху голод может наступить. И нам, и нашим детям есть будет нечего. Воззри, Господи! Все былинки посохли! Одна только пыль на дорогах стоит!
Обиделась Пылинка, что так о ней люди говорят. Но, честно говоря, и самой ей невтерпёж — уж очень жарко!
И вдруг дождик пошёл! Да такой тёплый и ласковый, что все растения воспрянули. На хлебных полях пшеница вызревать стала.
То-то обрадовались люди!
И опять встретились Пылинка с Капелькой.
—Что же тебе на этот раз Господь велел людям передать? — спрашивает Пылинка.
— Велел передать мне Господь,— отвечает Капелька,— что Он — милосердный. Что дошла до Него молитва людская. И смилостивился Он над ними, и простил им грехи их тяжкие.
А Пылинка опять злиться продолжает и думает: «Ничего! Ещё посмотрим, что с тобой зимой будет!»
И вот наступила зима. Все реки и озёра замёрзли. Льдом покрылись. И даже не то, что моря — океаны некоторые замёрзли!
—Ага!— радуется Пылинка, хоть и сама продрогла вся до костей.— Всё равно наш народ и сильней, и славней вашего!
И вдруг смотрит— на неё снежинка с неба опускается! Летит, как белая голубка, в морозном воздухе порхает. А на ней платье, как у невесты белое, а на голове — кокошник, как у русских девушек.
Это была Капелька, которая в красавицу-снежинку превратилась.
—Ч...ч...то же тебе с...с...сейчас велено п...передать?— застучала от холода зубами продрогшая Пылинка.
— А велено мне передать от Господа Бога,— отвечает ей Капелька-Снежинка,— что самый сильный и славный народ на всей земле — это Святая Матушка Русь. И будет хранить её вовек Пресвятая Богородица Своими молитвами. Вот так и закончилась эта история. Так что запомни это, маленький читатель. Будь всегда скромным и никогда не гордись. Помни, к какому, благословенному Самим Господом Богом народу ты принадлежишь!..

Lubochkache (30 Jan 2017)
Аватара пользователя
gena
 
Сообщения: 7842
Зарегистрирован: 4 дек 2009
Благодарил (а): 11491 раз.
Поблагодарили: 12167 раз.
Имя: Татьяна


Рождество

Вернуться в Праздники по-домашнему